Казнь Шерлока Холмса

По прошествии трех недель после исчезновения моего друга среди наших общих знакомых остался лишь один человек, к чьей помощи я еще не прибегал. Напрасно, ему-то и следовало поверить мои страхи. Это был Майкрофт Холмс, член-учредитель клуба «Диоген», что на Пэлл-Мэлл, в то время занимавший в правительстве пост главного советника по межведомственным вопросам. Я решил, что пора рассказать ему о пропаже младшего брата. «Он не просто советник британского правительства, — сказал мне однажды Шерлок Холмс, — иногда он сам и есть британское правительство». Тем не менее я сомневался в том, что Майкрофт в силах помочь. Страшно признаться, но мой внутренний голос твердил, будто мне не суждено больше увидеть того, кого я всегда считал лучшим и мудрейшим из людей.

Если у вас достанет терпения дочитать мое повествование до конца, вы убедитесь в моем заблуждении. Спешу заметить, что состояние, в котором я нашел своего друга, оказалось поистине печальным. Ко дню нашей встречи Шерлок Холмс уже представлял, как у него над головой покачивается петля. Также вы поймете, почему рассказ великого сыщика невозможно было опубликовать до сего момента. Даже теперь я время от времени спрашиваю себя, не лучше ли сжечь эти записки и все относящиеся к ним свидетельства, чтобы тайна умерла вместе со мной. После тех событий мы с Холмсом не слишком любили о них говорить. Но я и сейчас как будто слышу однажды сказанные им слова: «Вы честный человек, Ватсон, и беспристрастно поведаете миру о моем фиаско». Смею надеяться, потомки рассудят, что в этом поражении Шерлок Холмс поднялся до таких высот, каких не достигал ни прежде, ни впоследствии.

Суд

— Уильям Шерлок Скотт Холмс! Вы обвиняетесь в том, что вместе с другими лицами, находящимися на свободе, шестого января тысяча восемьсот девяносто девятого года в Хэмпстеде, что в графстве Мидлсекс, совершили преднамеренное убийство Чарльза Огастеса Милвертона. Признаете ли вы себя виновным?

Холмс с самого начала знал, что его враги хотят покончить с ним во что бы то ни стало. Фальшивый судебный процесс растянулся на три вечера: эта увертюра к казни требовалась им исключительно для собственного удовлетворения. Когда ритуал был завершен, воспоминания о «слушаньях» стали мучить Холмса по ночам: они снились ему на протяжении всего времени, оставшегося до эшафота. Каждый раз в высокоорганизованном мозгу моего друга кошмар принимал одну и ту же форму.

«Сон», как Холмс позднее называл свои тогдашние видения, неизменно начинался с сильного сокращения сердечной мышцы, знаменовавшего собой некое предостережение или просто приступ страха. Этот толчок выводил Холмса из глубин бессознательного в туман наркотического забытья. В глаза ему били яркие лучи дуговой лампы. Затем двое мнимых судей оглашали его имя и зачитывали обвинение. За исключением кратких мгновений, когда самозванцы садились или покидали свои места, он видел их, как актер различает ряды зрителей за слепящими огнями рампы. В этом буйстве света Холмс пытался выразить протест, шевелил губами, но горло его не могло исторгнуть ни единого звука. Наяву же, неделю назад, он отвечал просто и ясно:

— То, что я убил Чарльза Огастеса Милвертона, — неоспоримый факт. Я желал избавить человечество от худшего из мерзавцев. Я действовал в одиночку и теперь поступил бы точно так же. Думаю, моя жизнь не слишком высокая цена за это.

— Рыцарство, с которым вы защищаете своего друга доктора Ватсона, похвально, — сардонически заметил судья. — Только все напрасно. Ваше заступничество не помешает ему однажды оказаться на скамье подсудимых. Свидетели показали, что вы вдвоем с ним бежали с места преступления. О присутствии молодой женщины в доме убитого следствию тоже известно.

— Вы заблуждаетесь. Чарльз Огастес Милвертон умер от моей руки. Ни в чьей помощи я не нуждался.

— Признаете ли вы себя виновным? Да или нет? Отвечайте! — рявкнул судья.

— Я не собираюсь держать ответ перед бандитами и самозванцами.

— Ваш отказ приравнивается к непризнанию вины, — проговорил некто невидимый в свете лампы. — В таком случае разбирательство по вашему делу начнется незамедлительно.

Холмс мог бы поклясться, что узнал голос председателя суда: он принадлежал тому, кто на наших глазах погиб от пуль, весьма решительно выпущенных молодой леди из серебряного револьвера три года назад в Аплдор-тауэрсе. Впоследствии в «Таймс» мы прочли отчет об осмотре тела Чарльза Огастеса Милвертона и заключение, согласно которому он «был убит неизвестным лицом либо несколькими неизвестными лицами».

За широким дубовым столом напротив Холмса восседали две смутные фигуры. Позади них стоял человек в форме тюремного надсмотрщика. Его называли «господин главный старшина». Он должен был охранять и при необходимости усмирять закованного в наручники арестанта.