Казна императора

Последнюю часть тирады Костанжогло произнес на пониженных тонах, отчего у Шурки возникло твердое убеждение, что полковник говорит не просто так, а у него имеются какие-то свои, явно далеко идущие планы…

Неожиданная догадка подтвердилась быстро. Едва общее возбуждение улеглось, Костанжогло догнал собравшегося было уходить Яницкого и остановил его прямо в дверях пакгауза.

— Поручик, я заметил, вы не митинговали, почему?

— Не вижу смысла…

Шурка повернулся и недоуменно посмотрел на Костанжогло. В свою очередь полковник как-то странно прищурился и, выждав некую паузу, спросил:

— А вы какого мнения?

— О чем? — не понял Яницкий.

— О дальнейшем…

— А-а-а… Дальнейшее, господин полковник, более чем ясно: или в сторожа, или в дворники, тут уж как повезет…

— Ну зачем же так пессимистично? — Костанжогло дружески потрепал Яницкого по плечу и отвел его в сторону от пакгауза. — Есть и другие варианты…

— Это какие же? — скептически поинтересовался поручик.

— Ну, скажем, я мог бы попросить вас отвезти письмо прямо в Харбин…

— Отвезти письмо? Это кому же?… — удивился Яницкий и совершенно неожиданно для себя самого, добавил: — Да у меня и денег-то нет…

— Ну об этом не беспокойтесь, — улыбнулся Костанжогло. — Деньги будут. А письмо надо передать в руки генералу Миллеру…

Шурка совсем другими глазами взглянул на полковника, вспомнив, как решительно отказал Костанжогло некоторым офицерам, вызвавшимся участвовать в последнем бою, и недавняя догадка превратилась в уверенность…

* * *

Заснеженный город казался непривычно пустым. На улице не было видно ни рысаков, ни автомобилей, и только изредка появлявшиеся сгорбленные фигуры пешеходов словно тайком пробирались от одного дома к другому.

Где-то далеко, за рекой, на окраине, угрожающе бухали редкие орудийные выстрелы, а со стороны железнодорожного вокзала доносилась ленивая перестрелка. Кто и в кого стреляет было неясно, и оттого висевшая в воздухе тревога только усиливалась.

По истоптанному и грязному тротуару, стараясь держаться понезаметнее, быстрым шагом шел полковник Чеботарев. Правда, сейчас угадать в нем офицера было просто невозможно. Изрядно потрепанное мещанское пальто, облезлый треух и, в дополнение ко всему, рваные калоши основательно изменили его облик. К тому же запавшие глаза и трехдневная щетина превратили мужчину средних лет в старика.

Сейчас, бросая настороженные взгляды вдоль улицы, Чеботарев замечал все. И заезженную до булыжника мостовую, и прикрытые ставни мещанских домиков, и редких пешеходов, и даже торчавшее из грязного сугроба мерзлое копыто убитой лошади.

Ближе к центру города дома стали побольше и пореспектабельнее, но тут было еще пустыннее. Ни автомобилей, ни извозчиков, ни крестьянских саней, да и пешеходы словно исчезли вовсе, а пару раз Чеботареву даже показалось, что в дальних переулках мелькали то ли солдаты, то ли просто вооруженные люди.

Полковнику было предельно ясно, что город переходит из рук в руки, и этот испуганно затихший центр, куда он так упрямо пробирался, вот-вот заполнится расхристанной солдатней во главе с затянутыми в кожу и размахивающими своими «Маузерами» комиссарами…

За квартал от Соборной площади Чеботарев свернул в проезд и, перейдя двор, остановился возле деревянного флигеля, прятавшегося за домами. Убедившись, что кругом никого, полковник поднялся по чисто выметенным ступенькам бокового входа и уверенно потянул грушу старого звонка.

К вящему удивлению Чеботарева, дверь ему открыл сам полковник Кобылянский. Близоруко воззрившись на неожиданного гостя, хозяин секунду колебался, потом, узнав, втянул Чеботарева в темноватую переднюю и, поспешно захлопнув дверь, развел руками.

— Ну, батенька мой, не ожидал…

— Чего не ожидали, Всеволод Ильич? — не дожидаясь приглашения, Чеботарев начал снимать калоши.

— Да вид у вас больно пролетарский… — Кобылянский улыбнулся и шутливо закончил: — Того и гляди, пролетарскую «косушку» из кармана достанете.

— А ведь водка и правда есть… — откинув полу пальто, Чеботарев показал выглядывающую из внутреннего кармана «красную головку» дешевой «казенки».

— А это еще зачем? — удивился Кобылянский.

— Видите ли… — Чеботарев разделся и, пригладив волосы ладонью, сказал: — По теперешнему времени бутылка в кармане надежней чем «Мильс».

— Оно-то так… — До хозяина наконец дошло, что его бывшего подчиненного привели сюда особые обстоятельства, и он, несколько суетливо, предложил: — Но об этом после… А сейчас проходите, у меня, знаете ли, и «белая головка» есть. Правда, сам я в кухмистерской питаюсь, но закуска найдется.

— Не откажусь. С утра уже верст пятнадцать пешедралом, — Чеботарев вслед за хозяином прошел в комнаты и с интересом огляделся. — Вы, я вижу, моему совету последовали…

— Да уж… — Кобылянский вздохнул. — Апартаменты из двух комнат, прислуга приходящая, электричества, само собой, нет, а сам я теперь вообще, бывший акцизный чиновник.

Хозяин прошел в заднюю каморку и вернулся, держа в одной руке тарелку с холодной телятиной, а в другой хлеб и початую бутылку «белой головки».

— Извините, полковник, разносолов не держу…