Казна Кальвадоса (СИ)

        В секунду его отодрали от двери, и он ощутил себя висящим над путями. На скорости шпалы соединялись в единую плоскость, рельсы сгибались змеями.

         Родригес с ожесточением бил по пяткам расставленных в распорку ног Степанова, старавшегося зацепиться за перила коленями и стопами. Мгновение – Степанов держится единственно на руках, перевернувшись вниз головой. Рельсы бегут в ярде от него. Наэлектризованные волосы задевают за рельсы, высекают искры. Искусственное волокно ткани свитера, за которое хватают Капитан и Боцман, тоже искрится. В порыве отчаяния Степанов оттолкнул ногой Родригеса. Развернув по инерции сообщников, тот отлетел к противоположной стене тамбура. Степанов повис на одной руке. Рука соскользнула. Степанов исчез под вагоном.

- Покончено! – сказал Родригес, заглядывая под вагон и потирая ушибленное ухо.

                                                               6

          Голубизна рассвета витала над Женевским озером. Надрывались чайки. Отфыркиваясь, поезд снижал скорость. Боцман поправил саквояжи и лыжи, стоявшие в тамбуре и разбросанные в борьбе. Капитан выкатил тележку со снеками, водой, шоколадом и газетами; поправив форму железнодорожника, отправился в вагон торговать.

         Полли быстро проснулась. Её одолевали смутные предчувствия.  Отвернувшись от окна, она перехватила взгляд Данилы Евгеньевича, наблюдавшего за ней.

- Шоколада не хочешь? – Данила Евгеньевич жестом остановил торговца с тележкой.

         Полли отрицательно покачала головой.

- Воды?

         Полли кивнула. Данила Евгеньевич взял ей «спрайт».

- Где твой сотрудник? – строго спросил Скакунов, озираясь.

- Минуту назад в тамбуре был,- ответил за Данилу Евгеньевича Павел.

- Витёк, смотай –погляди, где дядя Стёпа,- осторожно, как у ядовитого зверька, перебрал шевелюру Вити Данила Евгеньевич.

- Па, пойдём! - растолкал отца Витя.

         Борис и Витя скоро вернулись из тамбура, доложив: Степанова нигде нет. Скакунов встревожился. Взяв для безопасности Павла, он  пошёл посмотреть лично. Витю и Бориса отправил в другой конец.

- Напрягает меня отсутствие Степанова. Ой, напрягает, – бормотал Скакунов. Предрассветные сумерки превращали его невыспавшееся бледное лицо в мертвецкое. Локтём Скакунов прощупывал живот, не выронил ли заветные плёнки.

         Оставшись с Полли, пившей воду, Данила Евгеньевич с волнением спросил:

- Полли, тебе кто больше нравится, Данила Евгеньевич или Скакунов?

- Кто такой Данила Евгеньевич?- спросила Полли, отхлёбывая «спрайт».

- Я, - Данила Евгеньевич покраснел.

         Полли смерила Данилу Евгеньевича продолжительным взглядом.

- Не знаю, - протянула девочка.

- Но Скакунов – противный. Он – альбинос, как собака Родригеса,- настаивал Данила Евгеньевич, следя, чтобы подполковник не оказался поблизости.

- Есть милые альбиносы, - не согласилась Полли.- Даже Пират – жертва обстоятельств. Окажись он у меня, я выдрессировала бы из него человека…

         Вернувшиеся с розысков разводили руками. Степанов бесследно исчез.

         Данила Евгеньевич продолжал вопросительно смотреть  на Полли.

- Вы и Скакунов мне нравитесь одинаково.

- Так не бывает. Полли. Кто-то должен нравиться больше, - деликатно заметил Данила Евгеньевич.

- Ну и ну! – изумился Скакунов, услышав последние слова.- Вот вы чем занимаетесь.

         Скакунов алчно пожирал глазами Полли и готов был стреляться с Данилой Евгеньевичем.

          Соскользнувший под вагон Степанов удержался  за подвеску. Несколько мучительных усилий потребовалось ему, чтобы подтянуться на кронштейне, лечь животом на ледяной стальной кожух . Лёжа на спасительном креплении Степанов долго ничего не видел, кроме мельтешивших шпал, рельсов, жухлой придорожной травы и гравия. Напрягая шею, он выглядывал, чтобы убедиться в красотах Женевского озера, появившегося слева по ходу движения.

            Через полчаса поезд   замедлил ход и остановился. Степанов неловко опустился на железнодорожное полотно. Он дул на обмороженные руки, растирал щёки и нос, поправлял вставшие дыбом жёсткие налаченные волосы,    пытался затереть грязь на брюках и джемпере. Первой мыслью Степанова было вернуться к начальству. Он посмотрел вдоль вагона, чтобы разыскать окна, около которых сидела команда Скакунова, но тут взгляд его, опасавшийся Родригеса и его сообщников, упал на двухэтажный поезд, остановившийся на соседнем пути. Степанов обомлел. У окна спального вагона сидела Хуанита и такое ощущение – разглядывала его. Степанов подумал, не спятил ли он от пережитого. Чересчур нереальным казалось перенесение вдовы из особняка в Асунсьоне и парагвайских топей, где Степанов привык её видеть, в чистоту, порядок, игрушечные пейзажи Швейцарских Альп. Тем не менее, Степанов увидел уже и Педро, подбежавшего к матери и указывавшего на Степанова. Возможно, они ещё не узнали его, а удивились появлению из-под защитного кожуха вагона.

         Оглядываясь, Степанов перебежал пути. Он не заметил, смотрят ли на него подполковники, дети и Борис с Павлом.  Поверх обтекаемого, цвета алебастра спального вагона сверкали буквы названия станции – Лозанна.