Казна Херсонесского кургана

— Да, царь, я иду за тобой и все поведаю подробно. Подумай хорошенько, время есть, может ты и сумеешь выкупить наши жизни — казна велика, сокровища несметны…

— Нет, Улифас, жизни наши уже ничего не стоят, а за золото можно купить теперь разве что легкую смерть. И я решил не отдавать им золото, поэтому и не желаю знать, где оно зарыто.

— Так зачем ты позвал меня с собой? — удивился старик.

Савмак повернулся к нему и с теплотой в голосе ответил:

— Я люблю тебя как отца и хочу проститься с тобой. Скоро мы встретимся в царстве мертвых и я не хочу, чтобы ты держал на меня зло. Поверь, у нас не будет больше возможности проститься и простить друг друга.

— Царь мой, Савмак, — язык у старика уже стал заметно заплетаться. — Могу ли я обижаться на тебя? Я прожил долгую тяжелую жизнь. У меня была одна: надежда — сынок — мой свет, моя отрада, эти звери… эти звери затравили его насмерть. За эти… за месяцы, что я с тобой, я отдал бы всю жизнь. Это счастливейшие мои дни. Дни… Я отомстил им всем… и отомщу… еще… Я… я очень счастлив… Савмак… — Он неожиданно уронил кубок и схватился за грудь. — Что это… я сла… слабею. Дышать не… не… нечем!

Савмак обхватил его руками и не дал упасть.

— Савмак… я… я умираю, — задыхаясь выдавил старик. Вдруг его искаженное мукой лицо осветилось догадкой — он все понял. — Зачем… зачем ты это сделал?

— Потому, что люблю вас. Мне же придется трудней. Прощай!..

Раздался тяжелый хрип, и тело Улифаса обмякло в его руках. Савмак поднял труп, и, держа на вытянутых руках, вошел в зал. Там на полу лежало три тела. Последний, четвертый воин, стоял на коленях и, пытаясь удержаться, судорожно хватался за столик. Но и он был обречен: из угла рта у него по щеке текла густая кровавая пена, угасающий взор был отмечен печатью смерти. Савмак вышел из зала, прикрыв за собой двери, к нему подбежали люди из его охраны.

— Старик умер, похороните его в саду. Выполняйте!

Охрана без лишних расспросов с привычной расторопностью поспешила выполнить приказ своего повелителя. Через миг к нему подбежал запыхавшийся гонец из отряда, охранявшего порт.

— Царь, корабли направились в бухту, на окраинах враги запалили костры. Кажется, начался штурм, что делать?

— Что делать? — дерзко рассмеялся Савмак. — В бой! На смерть, как на праздник! — Он обнажил свой меч и добавил: — Уже ничего изменить нельзя… Пошли, свободный человек!..

XIV

Лагерь, за исключением Джексона, проснулся поздно. Куранты в Москве пробили уже двенадцать, когда Мироныч и Боб, заспанные и зачуханные, вылезли из палатки. И двигало ими не что иное, как жгучее желание справить нужду — если бы не это, они б еще долго не показались на свет божий. В Аркашиной палатке стояла мирная гробовая тишина. С полузакрытыми глазами, сделав дело, друзья с чувством облегчения прошлепали мимо Джексона, который сидел к ним спиной и даже не обернулся.

А Джексон курил на камне и задумчиво смотрел на море. Настроение шефа экспедиции было на удивление лирически-благодушным и даже приподнятым. Чутье и еще какое-то чувство подсказывали ему, что сокровища вот-вот попадут ему в руки, нужен лишь серьезный последний рывок, пара-другая стахановских вахт и золотой ключик, считай, в кармане! Но как раз на последний рывок силенок уже не оставалось, гвардия основательно вымоталась, да и Аркаша своим нытьем подрывал моральный дух и жажду трудовых дерзаний. Удавить бы его за это, ну да сам виноват — пожалел пса поганого в Ялте. Джексон докурил сигарету и встал. Решение было принято.

— Флибустьеры, подъем! — От резкого окрика палатки зашевелились. — Стройся на утренний осмотр!

Палатки подергались и выплюнули из своего чрева трех черных от загара типов. Занюханное войско стояло перед полководцем.

— Ты еще забыл сказать: равняйсь — смирно, — с ехидцей подколол его Аркаша. — Подъем, осмотр, у нас что, чрезвычайное положение, тогда покажите ксиву…

— Значит, так, — оборвал его скулеж Джексон. — Час на завтрак и все остальное и выступаем в город, а я вас отвожу в баню, покупаю билеты и на три часа оставляю мыться-стираться, короче, три часа на личную гигиену. Я тем временем сдаю монеты одному типу, договоренность уже есть, после чего я вас выбираю из бани, часок-другой побалуемся пивком с сушеными бычками где-нибудь в тенечке. Ну, а затем сутки гулять. Отдаю вам город на разграбление, начнем с какого-нибудь приличного ресторана.

Мироныч с Бобом переглянулись и последний спросил:

— А город знает, что он наш на сутки? Ты бы, Джексон, оповестил население, а то нас в майках и подранных кедах не то что в ресторан, а еще, глядишь, и в баню не пустят.

Джексон весело рассмеялся:

— Ну, во-первых, со мной вас пустят в любой ресторан даже в трусах, а, во-вторых, когда я говорил о разграблении города, я не имел в виду погром в ресторане или нечто подобное…

— А что ты имел в виду? — не скрывая иронии, спросил Аркаша.