Казна Наполеона

Подъезжая к Петербургу, вся наша компания умирала от усталости. Плечо мое то и дело обжигала огненная волна, и каждый раз, когда карета подпрыгивала в каком-нибудь ухабе, мне приходилось стискивать зубы, чтобы не застонать. Дороги наши, как всегда, оставляли желать лучшего, однако в данный момент это обстоятельство беспокоило меня меньше всего, так как я раздумывал над тем, какие шаги предпринять мне в первую очередь, по прибытии в северную столицу. И все-таки Кинрю пару раз умудрился обыграть меня в шахматы. — О чем вы мечтаете? — осведомился он, складывая фигуры. Ферзь закатился у него под сидение, и Кинрю полез его доставать, чем почти до слез рассмешил, пребывающую в экзальтации Варвару Николаевну, которая изредка бросала на меня нежные взоры, чем приводила почти в полное недоумение. Время от времени она вновь принималась за молитвы и потихонечку стала выводить меня из себя, хотя я и считал себя человеком религиозным. — О том, чем мы будем заниматься в Петербурге, — ответил я золотому дракону, которому наконец удалось водрузить королеву на место. — А это и не вопрос, — скзал Юкио Хацуми. — Вашим здоровьем, разумеется. Я усмехнулся: — О своем здоровье я позабочусь чуть позже, — и кивнул в сторону Вари. — Меня беспокоит судьба вот этой сударыни. Радевич ведь может не постеняться и обойтись с нею так же, как и с Татьяной. Решит наш богач, что она много знает, что болтлива не в меру, посчитает ее опасной. И обнаружит ее тело какой-нибудь Коровкин где-нибудь возле Крюкова канала. — Вы в самом деле полагаете, что?.. — ужаснулась было задремавшая Варя. — Не берусь утверждать, — промолвил я. — Но существует такая вероятность. Кинрю тоже как-то напрягся, мне показалось, что его массивные скулы сделались еще шире, вскипела-таки азиатская кровь. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но смолчал, с его языка и пары слов не слетело. Не хотелось Кинрю выдавать своего волнения. — По-вашему, в вас Демьян стрелял? — серьезно спросила Варвара Николаевна. — Ведь это он вас нашел, я даже выстрела не слышала. Я честно сказал: — Не знаю. Или он, или Радевич. Они явно действуют заодно. — Из-за затопленной казны? Я не ожидал, что ей и об этом известно. — Милая Варвара Николаевна, вы-то что об этом знаете? — спросил я, всерьез заинтересовавшись ее осведомленностью. — Но я же не полная дура, — ответила она, застегивая верхнюю пуговицу спенсера, которая в вечерних сумерках слегка отливала перламутром. — Слухи-то давно ходят. А в двенадцатом году одна повозка, запряженная тройкой лошадей, была с мосту сброшена, так эти лошади, из-за того, что берег в том месте крутой, выбраться не смогли, да вместе с грузом и утонули. — Откуда вам это известно? — осведомился я. — Так я сама видела, мне в ту пору шестнадцать лет исполнилось. И любила я тогда по берегу погулять, так и подмывало на баталию поглазеть, точно одержимая была какая. Околдовывали меня мундиры, залпы, опасность! Я тогда сожалела, что мужчиной не родилась, первая бы ринулась с французами воевать! — Так что же вы об этом раньше молчали? — вступил в разговор Кинрю, переваривая услышанное. — Ну, так вы и не спрашивали. — Резонно, — заметил я. Мне ведь и в голову не могло прийти, что вы, сударыня, такой находкой окажетесь. — Так вот, — продолжала Варвара Николаевна. — Мне кажется, что я передок с колесами от той денежной повозки в подвале старой усадьбы видела. — А потом добавила: — Может, мне и померещилось, — глаза у Варвары Николаевны слипались. Она зевнула и склонила голову на плечо ошеломленному Кинрю. Варя задремала, а японец бросил на меня какой-то затравленный взгляд и развел руками. Ничего, мол, не могу поделать!

Еще бы!

Итак, я уверился, что положение Варвары Николаевны еще более критическое, чем я думал. Я практически не сомневался, что она проговорилась о том, что видела, Демьяну Ермолаевичу. Можно было, конечно, на некоторое время поселить ее у меня, но я не был уверен, что Варвара Николаевна примет мое предложение, потому как ей не позволит ее врожденная щепетильность. И предчувствие меня не обмануло. Как только карета влетела в очередную яму, и нас порядочно тряхнуло, Варя открыла глаза, обвела нас непонимающим взглядом сонных, а потому еще мутных глаз и слегка отстранилась от Кинрю, удивленная тем, что ее голова со светлыми локонами покоится на его крепко сбитом, мускулистом плече. Тогда я решил вернуться к нашему разговору.

— Уважаемая Варвара Николаевна, — обратился я к ней. — Вы не согласились бы до определенной поры пожить у меня в особняке, пока все не утрясется?

Варенька задумалась, по ее лицу было заметно, что она колеблется. Краска то приливала, то отливала от ее бледных щек, от чего я только уверился в том, что она испытывает ко мне некоторые чувства, которые считает неприличными в своем положении и с которыми ведет внутреннюю упорную борьбу.

Варенька затрясла головой, словно сопротивляясь наваждению, и, одолев влекущее искушение, произнесла: