Казначей общака

Святой молча протянул билет. Стойко выдержал изучающий взгляд. Глаза у хозяйки вагона были жалостливыми, так смотреть может только мать на сына-инвалида, не способного к плотскому греху.

– У вас второе купе, – сухо сказала женщина.

В соседний вагон вошли двое мужчин. Один из них показался Герасиму знакомым. Натолкнувшись на взгляд Герасима, тот блудливо отвел глаза в сторону и лихо заскочил в тамбур.

Герасим, как и подобает духовному лицу, вежливо поблагодарил проводницу и, подобрав полы рясы левой рукой, стал чинно подниматься в вагон.

О том, чтобы в купе он ехал один, Герасим позаботился заранее, выкупив билеты. В дороге лучше всего можно привести в порядок мысли, тем более если едешь в одиночестве.

Герасим сел к окну и начал всматриваться в провожающих. Ему показалось, что среди них он заметил монаха, читавшего молитвы в усыпальнице. Скорее всего почудилось – просто слишком напряжены нервы, вот и мерещится.

Локомотив, тяжело пыхнув, тронулся с места, звонко лязгнув буферами.

Состав уверенно набирал скорость, когда в купе постучали. Очень сдержанно, ненавязчиво. Наверное, проводница решила угодить духовному лицу и побаловать его крепким чаем. Душечка, если бы она знала, что ему сейчас бы в самый раз кружечку чифиря да хлебать его махонькими глотками до тех самых пор, пока веселье не наполнит грудь, а сердчишко, в порыве радости, не начнет трепыхаться, как птаха, угодившая в силки.

Святой щелкнул замком и распахнул дверь. Сильный удар в подбородок опрокинул его на полку. Падая, он зацепил скатерть, и на него полетели вещи, бутылка с минеральной водой. Оборвавшаяся с окна занавеска залепила глаза.

– Ну, здравствуй… святой отец, – услышал Герасим знакомый голос. – Похоже, не ожидал, иначе по-другому бы встретил. – Громко захлопнулась дверь в купе, зловеще проскрежетал замок. – Видно, в своем монастыре ты всю реакцию подрастерял. – Кто-то грубо сдернул с его лица занавеску, и Святой увидел Кадета и направленный в голову «вальтер».

На противоположной полке, с глумливой ухмылкой, сидел второй – с крупной головой и рябым лицом. Похоже, что беспомощность монаха его безмерно забавляла, он едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.

– Здорово ты его уделал, – посмеиваясь, произнес рябой, – вон как копыта подбросил.

– Занавесочку мы эту на место повесим, – со значением произнес Кадет, аккуратно загораживая окно. – Потому что разговор у нас будет серьезный, и свидетели нам не нужны. Ну и, надеюсь, не очень долгий. Поднимайся, – Кадет, похоже, чувствовал себя хозяином положения, – а то как-то неудобно получается, – теперь его голос звучал чуть ли не смущенно, – с духовным лицом этакое приключилось… Пусть сперва наш монах как следует оправится, примет надлежащий вид, а уж потом можно и перетереть. – И, повернувшись к рябому, зло проговорил: – А ты, Игнат, зря расслабился. Достань пушку и не своди с него глаз. Ты не смотри, что на нем ряса, если приглядеться, то можно увидеть, как из-под нее копыта торчат… козлиные! Ха-ха-ха! – развеселился Кадет.

Святой приподнялся. Сел. Лицо ныло от удара, похоже, что зуб раскрошил, сука!

– Что ты от меня хочешь?

– Ой неласково ты меня встречаешь. Что за обхождение с гостем: ни здрасьте не скажешь, ни чайком приветить не желаешь.

– Я вор, – спокойно отвечал Святой, – а нам западло с петушней знаться. – Он сплюнул кровавую слюну.

Пятнадцать лет назад они вместе чалились на усиленном режиме, в воровской зоне. Кадет был иной масти, бандитской. Сел за грабеж. С группой таких же отмороженных, как и он сам, ворвался в квартиру крупного дельца и вынес из дома все ценное, что попалось под руку. Причем в азарте изнасиловал дочку хозяина, который в это время стоял под двумя стволами и со слезами наблюдал за страданиями собственного ребенка.

Попав в воровскую зону, Кадет вместе с тремя десятками бандитов попытался захватить власть. А когда это не удалось, они ушли в глубокую оборону и, вооружившись заточками, старались держаться только группой. Даже ночью они не теряли бдительности, выставляя посты. Но однажды один из бандитов уснул, и воры, ворвавшись в помещение, перекололи спящих, а тех немногих, которым все-таки удалось выжить, изнасиловали, под громкий хохот, положив им на спины порнографические картинки.

Кадет был одним из тех, кто уже на следующий день осваивал петушиный угол.

Паханом на зоне был Святой, и у Кадета к нему имелись свои претензии.

Герасим окончательно убедился, что всю дорогу он находился под наблюдением и даже в усыпальнице за ним наблюдала пара внимательных глаз.