Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине

Егор Петрович спал в углу дивана с книгой на коленях. Звук тяжелых сапог Степана и скрип половиц разбудили его.

— Уж не померещилось ли мне? Неужели Степан? — протирая глаза, спросил он.

— Я самый! — улыбнулся Степан. — Здравствуй, Егор Петрович!

— Ты, взаправду, Степа? — Сон мгновенно слетел. Петрович бойко поднялся, обнял Степана и, тычась ему в лицо жесткими усами и бородой, заговорил:

— Приехал-таки, разбойник! А я ведь ждал тебя. Чуяло сердце, что свидимся снова. Ну садись, рассказывай, как там оно в Питере-то?..

— Спасибо! — Степан присел к столу.

— Мать! Ты бы самоварчик поставила. А?

— Сейчас, сейчас… Только мне тоже послушать охота.

— Мы подождем. Мы без тебя говорить не будем.

— Ну хорошо, коли так, я живо обернусь.

— Агафья Петровна вышла, а Егор Петрович, придвинувшись поближе к Степану, шепотом спросил:

— Как теперь тебя звать-то, Степан?

— Все так же!

— Это я на тот случай, если, скажем, полиция придет.

— А что, заглядывает она к вам?

— Пока не было случая. Однако про тебя я наслышан… Есть тут у нас один из Петербурга. Много рассказывал про тебя. Сказывал, что ты под чужим видом…

— Таиться не буду. Королев я теперь. Бахмутский мещанин, а зовут так же — Степан Николаич.

— Вот и хорошо. Переучиваться не надо. Для старухи моей облегченье… Слышно, у вас большая стачка была?

— Да и стачка, и демонстрации были. А у вас?

— Притеснять стали нашего брата, Степанушка. Сильно притесняют. Ну, народ и того — бунтовать начал… Недовольство выказывает. После того как судили Петра Алексеева с товарищами в прошлом году, на заводах стали собираться сходки, приходят ораторы из студентов… Да и свои — рабочие — тоже говорят речи… Я ведь теперь работаю на Прохоровской текстильной фабрике. Потому и наслышан о вашей бумагопрядильной.

— А тот рабочий, что про меня рассказывал, тоже столяр?

— Нет, он ткач. Человек положительный, семейный. Переселился в Москву из-за дороговизны в Питере. Меня звал квартиру ремонтировать, вот мы и разговорились.

— А как его фамилия?

— Фамилию не припомню, а зовут Иваном Васильевичем. Если желаешь, мы к нему сходим. Будет рад. Уж больно хорошо о тебе говорил.

Вошла Агафья Петровна с маленьким медным самоварчиком в руках.

Петрович вскочил, подставил поднос, начал помогать хозяйке доставать из буфета посуду, еще прошлогоднее варенье. Стали пить чай.

4

Вечером Петрович повел Степана к питерскому ткачу.

Иван Васильевич оказался высоким, худощавым человеком, с рыжеватыми усиками, свисавшими сосульками. Он сразу узнал Халтурина, приветливо поздоровался за руку.

— Рад видеть вас, Степан Николаич, но у меня полная квартира ребятишек — поговорить не дадут. Пойдемте на улицу, посидим в садике.

Он взял картуз, накинул пиджак и вышел вместе с гостями. На берегу Москвы-реки была дубовая роща. Облюбовав тихое местечко, все трое уселись на траве. Петрович вынул кисет. Закурили. Степан не курил, но за компанию тоже свернул цигарку.

— Вы откуда меня знаете, Иван Васильевич?

— А на Обводном, в кружках слыхал. Я ведь там на Новой бумагопрядильной работал. Вы меня не помните?

— Лицо очень знакомое…

— Мы же с вами вместе у Казанского собора были. Преснякова-то помните?

— Ну как же?

— А я по правую руку от него стоял.

— В желтом полушубке и треухе? Степан схватил его руку.

— Помню! Хорошо помню. Очень рад познакомиться.

— И я тоже, — улыбнулся Иван Васильевич. — Там, у Казанского собора, меня и взяли.

— И судили?

— Судили… Постановили выслать из Петербурга… Вот я и переехал в Москву.

— Понятно, — Степан, раздумывая, потеребил бородку. — Как же вы здесь обосновались?

— Ничего. Помаленьку… Бываю в кружках, но в пропагандисты не рвусь. Семья у меня — сам шестой-. Приходится жить с оглядкой.

— Значит, рабочие кружки в Москве существуют?

— Кое-где при заводах… у нас, на фабрике имеются. Если желаете— я вас познакомлю. Можно и о сходке похлопотать, чтобы вы выступили, но я на рожон не полезу, уж извините. Пока сидел в тюрьме, наши чуть с голоду не умерли. Надо вам, Степан Николаич, в ваших делах на молодежь опираться. Им это способнее.

— Верно, Степушка, — поддержал Петрович. — Иван Васильевич человек наш, но и его надо понять. Я был у него, видел. Ребятишки мал мала меньше…

— Я понимаю, конечно, — смутился Степан.:— Я и не требую ничего… Мне бы только познакомиться с рабочими-пропагандистами.

— Ладно. Вы посидите тут с Петровичем, а я схожу к «Петушку». Так мы тут одного кличем. Шустрый парень. Я его приведу, а уж он вам кого следует сам представит…

5

Пробыв в Москве недели две, Степан установил связи с рабочими кружками. «Нам надоело слушать путаные речи народников, — в один голос говорили кружковцы-москвичи, — мы хотим объединиться в свою рабочую партию, которая боролась бы за наши права, за улучшение жизни рабочих».

Нашлись верные, закаленные борьбой пропагандисты-рабочие, которые хоть завтра были готовы вступить в свой рабочий союз…

В Нижний Халтурин приехал окрыленный. Он был уверен, что там тоже есть рабочие кружки и с ними не трудно будет связаться.