Казнить нельзя помиловать

— Потерпевший звонил Лузьенихе, это раз. После его смерти к Марье приходил Гуров, сказал, что из управления МВД, показывал какой-то документ, вроде как настоящий. Спрашивал, звонил ли ей родственник накануне. Марья рассмотрела удостоверение, оно выглядело, как настоящее. Он даже ей телефон оставил. Это два! — выпалил я и пробежался по кабинету.

Вообще, мне хотелось подпрыгнуть до потолка. Я ощутил запах зверя, совсем, как на охоте, еще немного, и зверь высунет свой нос. Можно стрелять, раз, два, три — пли! Зверь убит наповал!

— Где телефон? Телефон Гурова? — Стрельников протянул руку, но рука неловко повисла в воздухе.

Я вытаращил глаза, стараясь взглядом объять необъятное. Почему я не записал номер телефона? Почему?

— Я не записал номер телефона, но я сейчас сбегаю к Марье и все запишу. — Я схватился за ручку двери, но Стрельников остановил меня.

— Денис Александрович, а приметы Гурова вы тоже не записали?

— А зачем? Я все отлично помню, — пробормотал я, присаживаясь на краешек стула.

Куда подевалась моя прыть? Все исчезло, бесшабашное веселье, азарт, охотничий нюх, а в груди огнем горело что-то едкое и кислое. Наверное, виноват весенний авитаминоз…

— Так-так, значит, записать информацию не удосужились. Ну, это я виноват, не проинструктировал вас, — пробормотал Стрельников.

Он смотрел на меня, но мыслями улетел куда-то далеко и высоко. Очевидно, в его голове прокручивались живописные картины оперативных сводок и таблиц. Вместо нулей в таблицах и сводках жирными пятнами обозначались раскрытые разбои, грабежи, кражи…

Инструктивное наставление… Кажется, до меня, наконец-то, дошло значение этих бессмысленных слов.

Стрельников принялся названивать Ковалеву, собирая личный состав на срочное совещание. А я уселся за компьютер, уставившись невидящими глазами в монитор. Уши пылали, в груди разъедающей кислотой разливалось нечто противное. Особенно сильно кислота разлилась в тот момент, когда в кабинет ввалился Ковалев. Не глядя на меня, он по-хозяйски расселся, широко расставив ноги. Если бы я вздумал так расставить свои ноги, пространство в кабинете сократилось бы до мизерных размеров. По рангу мне еще не положено широко расставлять ноги, поэтому пространству ничто не угрожает. Если судить по длине ног, я значительно преуспел и хотя бы в этом отличаюсь от самоуверенного Ковалева.

Я сразу успокоился и притих. В мониторе забегали веселые и бойкие солдатики, и если бы не музыка, сопровождавшая кровопролитные компьютерные бои, я бы спокойно дожил до вечера. Но денек оказался не мой! Мне не дали спокойно дожить до вечера. Над моим столом навис Ковалев и одним щелчком отключил бойких солдатиков, оставшихся вечно живыми в моей памяти.

— Надо очистить компьютер от игрушек! — нагло заявил Ковалев Стрельникову, на что тот радостно закивал: дескать, обязательно очистим машину.

— Собирайся, поедешь с нами. Тебе она откроет дверь, а мне будет заливать про технику безопасности.

Ковалев брезгливо рассматривал меня. Наверное, ему не нравились мои уши, потому что он смотрел куда-то поверх меня, как раз в самую макушку головы.

Я нырнул в пальто, прикрыв красные уши. Никакое перевоплощение, даже падение в пропасть, не смогло остановить покраснение моих ушей в неподходящий момент. Так я и доживу до седых волос с пылающими ушами.

Моя мама периодически проводит со мной час воспитательной беседы и при этом не устает твердить мне об одном — дескать, надо достойно дожить до седых волос. Не прожить жизнь, а дожить до седых волос. Странные они, эти сорокалетние. Можно подумать, они не жили, а доживали свою жизнь до седин. Вряд ли это удалось моей тете Гале. Уж она-то точно не доживала свою жизнь. Если ей сказать, что она не будет красиво обедать в роскошном ресторане хотя бы раз в месяц, она наверняка умрет от горя, забыв про будущие седые волосы. Вообще, если ей сказать, что надо достойно дожить до старости, она перестанет дышать и начнет ждать конца света. Я и люблю ее за это, она живет, не думая, что будет завтра. Пусть и моя старость обагрится пылающими ушами, подумал я и шагнул следом за Ковалевым.

В первый раз он взял меня с собой на задание, до сих пор не опускаясь до общения со стажером. Наверное, в его голове тоже живописно засверкали оперативные таблицы с жирными цифрами раскрытых преступлений.

Кроме Ковалева, в оперативной машине громоздились еще два оперативника. Они молчали, сердито отвернувшись друг от друга.

Вообще, раньше я считал, что опера — это веселые люди, они весь день прикалываются и, раскрывая преступления, напропалую забавляются и шутят. Шутки у них соленые, как свежий морской ветер. Но я видел троих насупленных мужчин, озабоченно молчавших, словно им самим насыпали соли в одно место.

В следующий раз обязательно посмотрю хотя бы одну серию из «Ментов» или «Убойной силы», подумал я, осторожно тесня ноги оперативника, чтобы втиснуться в машину.