Казнить нельзя помиловать

- Анатолий Лукич Быков - секретарь обкома, - пискнул дедок.

"Ого! Какое уважение Фирсову!.."

И тут же словно ждали этого момента, подвезли покойного. Медью заныл и застонал оркестр. Закрытый и, вероятно, двойной гроб, обитый ярко-красным плюшем, выгрузили из автобуса-катафалка и установили на двух табуретках. Толпа сгрудилась, обряд начался. Запылали траурные речи, посыпались торжественные словеса: "Безвременно... выражал эпоху... в первых рядах перестройки... истинный коммунист... талантливый писатель... славный продолжатель традиций Аксакова и Сабанеева... опытный редактор... острый журналист... большая потеря..."

Карамазов почти не вслушивался в то, что говорят. Он рассматривал людей. Видел скорбное, но сухое лицо Анны Андреевны и зареванные опухшие мордашки маленьких Фирсовых. Узнал он брата Анны Андреевны, очень похожего на нее, - майора с голубыми погонами. Рядом стояла их мать, а значит - теща Фирсова. У рта - платочек, но промокать им тоже нечего...

Карамазову ни разу в жизни не приходилось хоронить родных и близких, но он смутно предполагал, что над гробом, если хоронишь действительно кровно родного, дорогого и единственного - забудешь совершенно обо всем: об окружающих людях, о своей внешности... В подобном состоянии над гробом Фирсова находилась разве что старшая его дочь, подросток лет 10-11. Она захлебывалась слезами и все вскрикивала:

- Ой, папочка!.. Ой, да папочка!..

Все остальные себя помнили и соблюдали приличия.

Следователь переводил внимательный взгляд с лица на лицо и упорно думал: "Здесь ли убийцы?" Он, само собой, не надеялся вот так сразу вычислить преступников, но и время зря не терял - Валентин Васильевич Фирсов становился для него все понятнее...

Не дожидаясь окончания церемонии, Родион Федорович отыскал среди множества машин свой уазик и помчался к дому Куприковых. Но уже опоздал.

Тогда он приказал водителю гнать на новое загородное кладбище. Туда они поспели к тому моменту, когда гроб, обитый красным ситцем, вносили в ворота последней обители рядовых граждан областного центра. Впереди несли три веночка, следом четверо парней влачили забитый гроб, за ним следовала небольшая группа людей. Карамазов прошел за ворота последним.

Мать Юлии, как только установили у разверстой могилы гроб, пала на крышку, обхватила страшную домовину с останками своей дочери и зашлась в тоскливом вое. На мгновение она вроде бы чуть успокаивалась и начинала связно причитать:

- Да как же мне бы поглядеть бы на тебя-а-а!.. Да на кого же ты оставила меня, ясонька ты моя не...наг...ляд...на...я-а-а-а!..

И опять, бедная, срывалась в жуткий нечеловеческий вой. Муж ее, отец Юлии, сгорбленный и седой, трогал жену за плечо рукой, пытаясь успокоить, поддержать, а сам то и дело тыльной стороной другой ладони утирал глаза. На кончике длинного уса у него сверкала капелька скатившейся слезы. Несколько девушек и один парень плакали навзрыд...

Карамазов не выдержал, развернулся и резким шагом почти побежал к машине. Он, не знавший никогда матери, не мог выносить материнских слез.

- Сволочи!.. Гады!.. Ублюдки!.. - ругался он в такт шагу. Следователя охватила дрожь ненависти и нетерпения.

Теперь, он знал, не будет ему покоя и ровного сна, пока он не отыщет подонков-убийц и не заставит их заглянуть в глаза матери Юлии Куприковой, прожившей на свете всего девятнадцать лет.

5. Таинственный мир

В Доме печати, серой бетонной коробке казарменного типа, стоящей на пыльной загазованной и шумной улице, Карамазову раньше бывать не приходилось.

Он прошел три первых этажа, где располагалась редакция главной областной газеты "Барановская правда", из конца в конец, пока на четвертом этаже не обнаружил табличку на двери 42-го - вот совпадение! - кабинета "Зав. отделом политагигации Клушин А. А.". Родион Федорович понял, что попал уже в зону молодежной редакции.

Клушин сидел на месте. Вернее, не сидел, а ходил по кабинету, совсем как Карамазов у себя на работе. Следователь представился, сел в кресло и огляделся. Он привык по рабочему месту составлять о новом для себя человеке предварительное впечатление. Кабинетик заведующего политагитацией областной молодежной газеты даже Карамазова, привыкшего к своей каморке, поразили размерами - по диагонали шагов пять, не больше. Но идеальный порядок и уют скрашивали тесноту. Двухтумбовый стол с настольным календарем и аккуратной стопкой бумаг, журнальный столик с подшивками "Комсомольского вымпела" и "Литературной России", два легких кресла, шкаф с журналами и пенал для одежды - вот и вся мебель. Стены закрывали карты мира, страны, области и города. Висел рекламный календарь с прельстительной Еленой Цыплаковой...

Карамазов ожидал увидеть в редакционном кабинете всякие пишущие машинки, диктофоны, компьютеры - ничего подобного не обнаружилось: на столе Клушина стояли два телефона допотопного образца, в руках он вертел шариковую копеечную ручку. Всё как у самого Карамазова в кабинете, только сейфа не хватает.