Казнить нельзя помиловать

Джордан прекрасно вписался в группу пациентов. Он умел быть смешным и обаятельным, если хотел. Лекарства, похоже, не только избавили его от мысленного ступора и бедности речи, но и каким-то образом вызвали противоположный эффект. Теперь Джордан постоянно болтал с медсестрами и ловко удерживался на тонкой грани между кокетством и развязностью. Но была у него и темная сторона, которая иногда заявляла о себе. Если ему казалось, что к нему отнеслись без должного уважения, если кто-то из больных отказывался поделиться сигаретой или медсестра заставляла ждать слишком долго, прежде чем сопроводить его в больничное кафе, он разражался возмущенными тирадами и угрозами – превращение в мистера Хайда было настолько стремительным, что ноги подкашивались. Складывалось ощущение, что все это делается по расчету и он все прекрасно контролирует. Джордан прекрасно понимал, когда пора уняться (например, когда сталкивался с угрозой оказаться в изоляторе или получить укол успокоительных). Это контрастировало с поведением остальных больных, которые лечились у нас тогда: у тех внезапные приступы ярости вызывались психической болезнью, например, биполярным аффективным расстройством.

Примерно через девять месяцев пребывания в больнице Джордан стал больше сотрудничать с нами. Думаю, он видел, что других больных, даже не таких сохранных, иногда отпускают на время домой или даже выписывают. Он хотел двигаться дальше – но на своих условиях, а не на моих. В те дни, когда Джордан был покладистым, понимал, что ему нужна реабилитация, и вроде бы был готов работать с нами, я уходил домой с чем-то похожим на чувство удовлетворения. Иногда наше общение доставляло мне подлинную радость. Джордан постоянно изображал кого-нибудь из сотрудников – с пугающей достоверностью – и это вызывало у меня смешанные чувства, в равной степени и удовольствие, и неловкость, ведь я пассивно позволял ему высмеивать их.

Когда нужно добиться соблюдения официальных больничных правил, я действую безо всяких сомнений, но если требуется отчитать больного за всякие серые зоны, мне всегда неловко. Помню, как однажды утром мы с Джорданом сидели за столиком в общем больничном кафе и пили кофе. Так обычно не делают. В кафе было неофициальное разделение – по одну сторону зала сидят больные, по другую – сотрудники: неписаный добровольный апартеид. Поэтому наше поведение вызвало множество неодобрительных взглядов и перешептываний от обеих фракций. На нас смотрели так, словно мы члены соперничающих банд, решившие посидеть рядышком в столовой тюрьмы строгого режима. Но ведь мы просто пили кофе. Иногда Джордан держался саркастически или снисходительно и говорил со мной так, словно я полицейский, который вызвал его на допрос. Мы же знаем, что у вас на меня ничего нет, я уйду чистеньким, словно бы говорила его ухмылка.

Однако рассказ о Джордане был бы неполон без упоминания его чуткости и человечности. Он очень привязался к двум пожилым, хронически больным и беззащитным пациентам, которым психическая болезнь оставила разве что десятую долю способности нормально функционировать. Он давал им сигареты, покупал колу в банках, поддавался в бильярде. Трогательно заботился о Стэнли, старике с манерами и окладистой бородой моряка. Стэнли, совсем развалина, страдал терапевтически резистентной шизофренией и почти весь день проводил в своем любимом кресле в комнате отдыха для пациентов. Несмотря на все наше лечение, сознание у него было постоянно спутанным, и он только что-то неразборчиво бормотал. Преступление, из-за которого он попал к нам, было не самым серьезным – он вооружился мачете и попытался ограбить какой-то склад, и у него ничего не вышло. Но из-за неподатливой природы его психоза он провел в больнице уже 15 с лишним лет. Мне иногда удавалось разобрать несколько слов из его бормотания, но он либо бредил про призраков, либо спрашивал, где находится. Когда я ему отвечал, он рычал на меня и обзывал вруном. Джордан время от времени наводил порядок в палате Стэнли и отгонял других больных от его кресла. Возможно, у него сохранились обрывочные воспоминания о его собственном кратком погружении в мир психоза, символом которого был Стэнли, и он был рад, что ему удалось спастись. Джордан был человеком сложным и многоплановым, и одной из особенностей его личности, как бы он ни старался это скрыть, была доброжелательность.