Казнить нельзя помиловать. Бескомпромиссный подход к пунктуации

Все это подкрепляет собственную метафору Партриджа в отношении пунктуации: «линия, вдоль которой должен двигаться поезд (композиция, стиль, изложение), чтобы не скрыться из виду вместе с машинистом». Иными словами, пунктуация не дает смыслу сбиться с пути. Количество знаков препинания вечно вызывает недовольство: тексты обвиняют то в их недостаче, то в переизбытке. В «Дневниках» Питера Холла встречается забавный эпизод: режиссируя роль Альберта Финнея в «Гамлете», он удалил из текста «практически все знаки препинания, кроме несущих смысловую нагрузку», и столкнулся с удручающими последствиями. 21 августа 1975 года он записывает: «Шекспировский текст перенасыщен знаками препинания до полного абсурда; многие поколения исследователей пытались добиться от Шекспира идеальной ясности». Все это кажется довольно убедительным, пока в записи, сделанной 22 сентября после первой репетиции, мы не прочтем, что репетиция прошла хорошо, хотя «чтение было приблизительным и рваным, актеры запинались и неверно расставляли акценты».

Что же случилось с правилами пунктуации? Почему ими пренебрегают, хотя они способны предотвратить чудовищную путаницу? Заголовок в сегодняшней газете гласит: DEAD SONS PHOTOS MAY BE RELEASED[31] – речь идет не об одном, а о нескольких погибших, но догадаться об этом невозможно. Очевидно, во всем виновата педагогическая практика последнего времени. До 1960 года пунктуация входила в программу британских школ. В 1937 году на экзамене в обычной школе ребенку предлагалось расставить знаки препинания в следующей головоломке: Charles the First walked and talked half an hour after his head was cut off (ответ: Charles the First walked and talked. Half an hour after, his head was cut off[32]). Сегодня, слава богу, общенациональная образовательная программа снова предусматривает обучение восьмилетних детей расстановке запятых, несмотря на то что в столь юном возрасте они имеют довольно смутное представление о грамматике. Работая над передачей «Знаки отличия», мы посетили школу в Чешире, где детей учили ставить запятые в следующих ситуациях:

1) при перечислении;

2) перед прямой речью;

3) для выделения дополнительной информации.

Это производит сильное впечатление. В восемь лет уметь определить, какая информация дополнительная, а какая нет, – большое достижение. Сама я точно не была на такое способна.

Перемены в общенациональной программе вселяют некоторый оптимизм; однако ужас в том, что более четверти века пунктуация и вообще грамматика английского языка в большинстве школ попросту не преподавались. И хотя на выпускных экзаменах ежегодно отмечали плачевный уровень письменного английского, ничего не менялось. Выпускники не умели даже правильно написать слова «грамматика» и «предложение», не говоря уж об их более или менее осмысленном употреблении.

Сама я училась в средней школе с 1966-го по 1973-й – и тоже не помню, чтобы мне преподавали пунктуацию. В пятом классе был смешной случай: учитель английского спросил: «Но вас же учили грамматике?» – и все мы виновато потупились. Латинской, французской и немецкой грамматике нас учили, а вот английскую мы должны были, видимо, усвоить в ходе чтения – почему у меня и возникли проблемы с its и it’s. Как многие самоучки, я вообразила, что если бывает its с апострофом перед s, то должно быть и its с апострофом после s. Прискорбно, что никто не развеял моего заблуждения. Помню, был период, когда, не сомневаясь, что хоть где-нибудь апостроф непременно должен стоять, я хитроумно размещала крошечную закорючку прямо над буквой s, чтобы подстраховаться на все случаи жизни. Представьте себе возмущение бедного подростка, когда этот плавающий апостроф раз за разом вычеркивали. «Почему?» – силилась понять я, но ответа не находила. Разве я не поставила его точно посередине? Почему учитель решил, что он стоит не там, где нужно?

К счастью, я была помешана на английском языке и в конце концов сумела в этом разобраться. Пока другие девчонки обнимались с мальчиками, я проводила воскресные вечера в обнимку с радиоприемником, слушая передачу Иана Месситера под названием «Сколько ошибок!», где обаятельные эрудиты выискивали в предлагаемых отрывках грамматические ошибки. Это была потрясающая передача. Я часто мечтаю, чтобы ее вернули в эфир. Участники – Изобель Барнетт, Дэвид Никсон – обрывали Роя Пломлея, нажимая на кнопку – дзыннь! – и заявляя: «Тавтология!» Пока мои ровесницы балдели на рок-фестивале на острове Уайт и делали аборты, я купила книгу Эрика Партриджа «Верно или неверно?» и обернула в твердую обложку, чтобы сохранить на всю жизнь (так и вышло). Забавно, что тогда я не видела в своем поведении ничего особенного, хотя у меня на лбу было большими буквами написано «фанатус обыкновенус». Теперь-то я понимаю, что мое превращение в профессионального охотника за опечатками было далеко не случайным.