В доносе, между прочим, говорилось, что муж ее, Возницын, креста нательного давно не носит, и вообще, "оставя святую православную греческого исповедания веру, имеет веру жидовскую и никаких господских праздников не почитает. И в страстную седмицу употреблял себе в пищу пресные лепешки и мясо баранье. А оной же муж в молитву имеет по жидовскому закону, оборотясь к стене. Он жидовский шабас содержал и мыслил тем умаслить Бога. Живность по жидовскому закону резал. Опресноки по жидовскому закону пек и ел". И из семейной, передававшейся из рода в род "Псалтыри Доследованной" с изображением Спаса нашего Иисуса Христа и прочих святых злодейски страницы вырвал, а иные гравюры кощунственно подскоблил. Носил с собой какую-то жидовскую молитву и никогда с ней не расставался. Сообщила она и о разрушенной часовне, и о надругательстве над иконами. Но, главное, муж ее "от жидов обрезан, а больше из тех жидов имел он дружбу с жидом Борохом Глебовым". При этом Возницына сообщила, казалось бы, неопровержимое доказательство его еврейства: "до отъезда [в Польшу] повреждения [у него] не видала, а после приезда повреждение на тайном уде усмотрела, да и потому обрезан и явно себя изобличает".
Между тем, иудейство его и без того так или иначе выплывало наружу. Один из его слуг утверждал, что барин заставлял его молиться по-жидовски. А бывший духовник Возницына, московского Благовещенского собора священник Михаил Слонский корил его, что годами не исповедуется и не причащается и что вместо слов раскаяния услышал от сего раба божьего беззастенчивую проповедь жидовства. Александр распространялся о том, что "знает, как Бог нарицается различными именами еврейскими, да еще знает, как похвалы его Бога по-еврейски хвалят и величают, и что значит имя ангел, и что аллилуйя, и что аминь, библия, вседержитель, и как псалтырь прямо сказать знает". Он также дал православному пастырю "жидовскую молитву своеручного ж их писания".
Делу о "совращении отставного капитан-поручика Александра Артемьева сына Возницына в жидовскую веру откупщиком Борохом Лейбовым" был дан ход. Несчастных схватили, одного - в Москве, другого - в Зверовичах, и препроводили в Санкт-Петербург с предписанием содержать в кандалах "под самым крепким арестом". Обращает на себя внимание особое внушение, сделанное Анной Иоанновной караульным: "Дабы [сии преступники] от жидов каким воровским способом или происком выкрадены или через взятку перекуплены не были!" Предостережение странное и вздорное, если учесть, что иудеям жительствовать в России, а тем более в Москве или Петербурге, категорически воспрещалось, а тех, кои случайно осели в Немецкой слободе, можно было по пальцам одной руки пересчитать. Видать, уже тогда русской императрице мерещился тотальный еврейский заговор, от которого спасу нет!
Вместе с Лейбовым и "объевреенным" капитаном в застенках томились трое крепостных Возницына - Сашка и Андрюшка Константиновы да староста Федька Григорьев. А фигурантами по сему делу проходили 20 человек! Всем им надлежало дать самые подробные признательные показания начальнику Канцелярии тайных розыскных дел Кавалеру и Генералу А.И. Ушакову - человеку с землистым лицом, чем-то смахивавшему на великого инквизитора. И уж, конечно, самое пристальное внимание обратила на сие "богопротивное" дело государыня, которая видела в нем вопиющее беззаконие и опасность для Христовой веры. Увы (слаб человек!) - все крепостные Возницына подтвердили то, что барин их и богохульные речи говорил, и иконы не почитал, а Сашка Константинов вспомнил, как в Дубровне сын Лейбова, Меер, ему сказал: "как де твой помещик обрежется, то де будет у нас великое веселье". Тем самым факт обрезания слуга прямо подтвердил.
Борух Лейбов, вопреки очевидным фактам, все отрицал, признав лишь то, что вел с Возницыным разговоры о Боге и сличал с ним тексты Библии и Торы (впрочем, как мы видели, тактику конспиратора он избрал с самого начала их общения). На вопрос, не совращал ли он Возницына в иудейство, Лейбов ответил: "Того не было. В наш Закон его никто не принял бы - у нас строго запрещено в иудейскую веру переманивать. И как господин Возницын мог перейти в нашу веру, не зная всех наших установлений. А их 613. Но кабы и выучил он все установления, все едино - ни в Польше, ни в Литве принять в наш Закон никого не могут, а только в Амстердаме. Так установлено от наших статутов".