Казус бессмертия

Агасфер дрожащей рукой поднес стакан ко рту и, расплескав половину его содержимого, сумел сделать несколько глотков. Глаза старика тут же прояснились. Почувствовав, что подбородок и шея почему-то стали мокрыми, он опустил взгляд вниз и увидел заляпанные водкой карманы своей камуфляжной куртки. Посмотрев в сторону весело полыхавшего костра, он ощупал свою голову руками и уставился на Шенгеле. Тот ехидно заметил:

– В новое тысячелетие – с новым обличьем! В следующий раз надо будет отрезать тебе язык. Может, хоть денек помолчишь…

Агасфер вскочил, как ужаленный. Ярость так и хлестала из него волнами. Он развернулся и побежал в домик. Шенгеле, подумав, что еврей решил посмотреться в зеркало, наверняка припрятанное где-то внутри, спокойно и по-хозяйски налил себе водки. Прислушиваясь к странным звукам, доносившимся из обители Агасфера, он неторопливо выпил. Взглянув в черное звездное небо, Шенгеле обнаружил на нем полную и яркую луну, которая выглядела какой-то не особенно четкой. Она слегка расплылась, и Йозеф понял, что пить уже хватит, раз начало подводить зрение.

Неожиданно в домике что-то завалилось с грохотом, и на пороге возник Агасфер. Подстриженная голова его выглядела комично. Шенгеле хотел рассмеяться, но передумал, так как в руках у еврея находилось переломленное пополам ружье. Агасфер дрожавшими от злости руками пытался засунуть в казенную часть ствола патрон. Шенгеле встал и настороженно спросил:

– Ты чего это собрался делать?

Агасфер, наконец, совладал с нервами. Патрон вошел куда надо, ружье щелкнуло и старик, вскинув оружие, заорал:

– Сейчас ты узнаешь, что такое картечь для волков!

Шенгеле, резко развернувшись, стартовал в сторону ручья. Раздался грохот выстрела и тут же зазвенел стеклом рассыпавшийся от попадания стакан.

– Вот, черт! – выругался Агасфер.

Пытаясь перезарядить ружье на ходу, он помчался вслед за удиравшим обидчиком.

В неверном свете полной луны погоня представлялась феерически-любопытным театральным действием. При взгляде со стороны казалось, что две темные фигуры, мечущиеся в долине, просто исполняют казачий танец с приседаниями, падениями на ягодицы, подпрыгиваниями и прочими атрибутами этого вида народного искусства. Все это происходило потому, что земля была усыпана камнями различной величины, а трава, не везде выеденная овцами, к концу лета стала достаточно высокой. Даже днем приходилось ступать достаточно осторожно, чтобы не споткнуться о затаившийся валун. Ну, а ночью − любая игра в догонялки автоматически превращалась в то, что именно сейчас и происходило.

И убегавший Шенгеле, и пытавшийся догнать его Агасфер, через каждые три-четыре шага падали, вставали, бежали, и опять падали, дробя об камни зубы и разбивая колени и локти. Эта мазохистская игра сопровождалась звуковыми эффектами, в роли которых выступали: вопли боли, матерщина, выкрики и редкие выстрелы. Агасфер, с развевавшейся на затылке гривой, был похож на злющего зороастрийского дэва, страстно желавшего крови, и потому ненасытного в своей ярости. Он успевал периодически перезаряжать ружье и палил в Шенгеле при малейшей возможности, почти не целясь, сопровождая выстрелы воплями, типа:

– Вот это ты зад отъел на чеченской кукурузе! Замри на секунду, я тебе фауст-патрон в свастику засажу!..

Шенгеле на подобные провокации не поддавался. Он, не оборачиваясь, удирал к ручью, пытаясь по дороге не разуться, так как сапоги большого размера норовили слететь с ног. Подогнув пальцы вниз, Шенгеле скакал по камням, постепенно подбираясь к спасительному рубежу. Он сходу перепрыгнул через метровую струйку воды и, оказавшись на своей территории, рухнул без сил за один из больших валунов. Агасфер же форсировал преграду неудачно. Споткнувшись о камень, он с ружьем упал прямо в струю, и три оставшихся у него патрона из кармана вывалились в воду. Сидя там, старик громко крикнул:

– Эй, фашистское отродье! Я знаю, ты меня слышишь! Появишься на моем берегу – стреляю без предупреждения!

Он, ожидая ответа, прислушался. Тишину ничто не нарушило.

– Брадобрей чертов, − пробурчал он про себя, встал, подобрал ружье и поплелся в сторону своего домика, где призывно плясал огонек догоравшего костра. Чертыхаясь, падая, и снова чертыхаясь, он бубнил себе что-то под нос. Что-то про змею, которую пригрел у себя на груди и про то, что в старческом возрасте нельзя нажираться до такого скотского состояния, ибо, оказывается, это очень сильно влияет на меткость в стрельбе, и на скорость полуночного бега по пересеченной местности…

Глава вторая