Кедровая долина

Мари побледнела. Встревоженный Мануэль прижал ее к своей груди. Он был уверен, что она горюет из-за его внезапного признания в неизбежном скором расставании с ним, и он захотел смягчить ее страдания. Он сказал, что любовь Фердинанда будет так же сильна, как и отцовская любовь, и она вкусит все счастье жизни. Он просил не горевать чрезмерно о близкой его кончине – ведь это путь естества.

Мари была удручена не столько известием о скорой смерти родителя, сколько его мечтой. Она ужаснулась: выходит, есть в ее сердце нечто дороже любви к отцу. Однако, признала эту истину, не желая обманывать себя. Натура Мари не выносила лжи. Она высвободилась из объятий отца, упала к его ногам и открылась ему, до последней капли опустошив сосуд души.

Задыхаясь от рыданий, она покаялась в любви к другому. Как выйдет она замуж за Фердинада, коли сердце и мысли ее неправедны? Обмануть кровного родственника? Столь благородного и любящего? А кто тот, другой? Он христианин! Какие ужасные слова она произнесла! Звучание их привело ее в трепет. Она отвела взгляд, по-прежнему стояла на коленях, мучительно ждала приговора отца.

Мануэль с сожалением узнал, что для любящей дочери есть вещи поважней долготы отцовского века, но не банальность жизни взволновала старика. Заурядное легко понять, и оно зачастую истинно.

“О, Мари! И это говорит моя Мари, дочь чистейшей и благороднейшей Мирьям? На свое счастье бедная мать успела умереть! Дитя мое, ты влюбилось в чужака, а своего готова изгнать! Какое горе! Бог, зачем ты покинул меня? Зачем не взял мою душу прежде?” Мануэль закрыл лицо руками, тяжкий стон сорвался с его уст.

“Отец! Мой отец! Милосердия ради не говори так! Упрек твой ранит, отчаяние твое – убивает… Невыносимо мне такое горе! Подумай, какую претерпела и терплю я муку, и она со мною навсегда! За грех мой я наказала себя сама и готова к новым карам, но молю тебя, отец, добавь к словам гнева слова любви!”

Мануэль силился заговорить. Но, потрясенный, он не успел вымолвить ни слова, упал на руки Мари и забылся в тяжелом обмороке. Мари смертельно испугалась – это она убила отца. В отчаянии она мысленно поклялась: если Бог смилостивится над стариком и вернет ему сознание, то любое желание отца станет и ее желанием, хоть опустеет кивот в девичьем сердце. Клятва достучалась до небес, и Мануэль трудно и неспешно ожил. По первому порыву он прижал драгоценное чадо к груди. Потом, не сдержавшись, заплакал навзрыд.

Мужские рыдания – тяжелое зрелище, вдвойне горько дочери видеть слезы отца. Но умеющий плакать умеет и надеяться.

“Я знала, что моя любовь грешна, но не думала, что чувство завладеет мной столь сильно. Я очнулась поздно, но не опоздала. У меня достанет сил уничтожить в душе запретные мечты. Мне будет больно, и это хорошо, ибо боль искупит вину. Я причинила тебе горе, дорогой отец, и за это тоже мне положено страдать. Объявляй мне свою волю, я целиком в твоей власти!”

“Ты согласна выйти замуж за Фердинанда?”

“Возьмет ли он меня в жены, если узнает все? А если не сказать ему, то это значит отплатить обманом за любовь!”

“Не говори ему, и ты убережешь его от горя, которому помочь бессильна. Став ему женой, ты непременно полюбишь его. Верностью смоешь грех, который сотрется из памяти с годами счастья!”

“Да разве смела бы я думать о замужестве, если б не намеревалась быть верна? Я поклялась слушать твоего слова и не нарушу клятву. Но вразуми меня, отец: соединившись с Фердинандом, разве я не согрешу против того, чужого, обманув его любовь?”

“Нет, Мари, не согрешишь, но убережешь его от ложного шага, ибо, прозрев, он поймет, что ему следует жениться на другой. А если выйдешь замуж за него, почувствуешь себя свободной? Конец такой страсти – несчастие обоих. Обещание девицы без отцовского благословения не имеет силы, и я освобождаю тебя от слова, данного христианину, и совесть твоя чиста пред ним, и ты не причиняешь ему зла. О, Мари! стань невестой Фердинанда! И оставайся по-прежнему дочерью мне и покойной Мирьям!”

Мануэль вновь привлек к себе Мари. Отец не убедил ее. Пусть она сказала Артуру, что не будет принадлежать ему, но ведь она призналась ему в своей любви! Узнав, что она жена другого, англичанин справедливо назовет ее признание ложным. А Фердинанду не сказать о Стенли – значит обмануть. Покаяние же незаслуженно омрачит благородную душу Фердинанда, и вдобавок ему будет тяжело сознавать, что жена его разбила чье-то сердце. Все худо – как ни поступи!

Молчали оба. Вдруг ветви, прикрывающие вход в шалаш, сдвинулись в сторону. На пороге появилась высокая мужская фигура. Мари вскочила на ноги, вскрикнув от неожиданности. Это Фердинанд. Он сбросил плащ, снял шлем с оперением, приблизился к Мари.

“Кузина, дорогая! Ты встревожена? Неужели не рада мне, любимая Мари?”

Мануэль, казалось, забыл о телесной слабости и душевном потрясении – столь велика была его радость. Дрожащими руками он обнял статного воина, утер слезу. “Фердинанд, мой сын, мой сын…”

Глава 7

“К жизни смерть порой близка,

Глянь-ка – обе вместе!