Кей&Джема

– Я знаю, ты не захочешь со мной говорить, – робко произнесла она и сделала к нему шаг. – Но, пожалуйста… Пожалуйста, выслушай меня, Сулейман.

И вся его ненависть разом споткнулась о ее кротость и светлую, теплую улыбку.

Тамара ничуть не изменилась с их последней встречи. Те же густые, длинные волосы, та же мягкая поступь, покатые плечи, изящная фигура. Она оставалась такой же женственной и уютной, такой же привлекательной и манящей, что Алиев на миг стушевался и забыл, кем он успел стать за эти годы.

Женщина прикусила губу, подбирая слова, и лед в сердце мэра затрещал, слетая кусками. Он вспомнил их разговоры, их вечерние прогулки, вспомнил каждое слово, что говорил ей однажды под луной на утесе.

– Наши дети любят друг друга, – виновато произнесла Тамара.

И горькая ревность, мрачная ярость и ненависть нахлынули вновь и затопили его с головой.

Снова перед глазами понеслись картинки, как он стоял на том утесе месяцем позже и смотрел, как она плавала в море с другим. Как они проплывали вокруг камня любви, как смеялись, а он в этот момент захлебывался от злобы и зависти. Алиев никак не мог понять, что его Тамара, его светлая и лучезарная любовь всей юности, могла найти в таком, как Конрей Миллер, – чернокожем нищем афро, прибывшем на стажировку из Бостона?

И сколько ни умолял он ее одуматься, сколько ни устраивал взбучек этому Миллеру, ничего не помогало! Тамара как ослепла. Ни в какую не желала включить мозги и понять, что она теряет, отвергая его. Такого унижения Алиев вынести не смог. Женился в отместку на подруге Тамары и закатил самую шикарную свадьбу в городе. Надеясь, что она узнает и ей станет больно.

А теперь он стоял и видел ее глаза. Они говорили, что Тамара никогда не жалела о своем выборе. И никогда не любила его.

– Я знаю, что тебе не нравится, что они встречаются.

Я понимаю, что мой сын не тот, кого ты хотел видеть рядом со своей дочерью, – продолжала она, сложив руки на груди. – Но, Сулейман… у них ведь чувства. Их нельзя разлучать…

– Чувства? – скривился он. Поднял указательный палец и покачал им у ее лица. – Твое отродье не коснется моей дочери, так и знай!

– Ты же меня хочешь наказать, мне отомстить, – женщина, не боясь, подошла еще ближе, – и они здесь ни при чем…

– Ты сделала ошибку, Тамара, – ледяным тоном произнес Алиев, – и я не дам своей дочери сделать то же самое.

– Я любила, – негромко сказала она. – И я была счастлива.

– И где? Где сейчас твое счастье?! Кинул тебя и свалил?! А я тебя предупреждал!

– Он умер… – ответила женщина.

– Вот как. – Алиев задумчиво огляделся вокруг. – Сдох, а тебя оставил в этих трущобах? Конечно, это гораздо лучше, чем быть замужем за мной.

– А ты ничуть не изменился, – покачала головой Тамара.

– Я? О нет, я изменился! Ты же мне всю кровь выпила! Ты же меня так унизила, что мне стоило огромных усилий остаться здесь и поставить этот город на колени, заставить уважать себя!

– Я ни минуты не сомневалась в своем выборе, Сулейман, – почти прошептала женщина, пятясь, – а сейчас убедилась, что была права. Ты – настоящее чудовище…

– Ха, – рассмеялся над ней мэр, – зато у меня есть всё! А с чем осталась ты?

– У меня есть мой сын, и я им горжусь. – Она остановилась и тяжело вздохнула. – А еще у меня была настоящая любовь. Недолго, но была. И память о ней я буду хранить всегда. Тебе такого не понять. – Тамара улыбнулась. – У тебя и сердца-то нет.

– Дура! – бросил ей мужчина. Сел в машину и уехал.

53

Как вообще принимаются такие важные в жизни решения? Нужно долго думать, строить планы, советоваться с кем-то или просто выйти в дверь, не оповещая родителей о том, что уходишь навсегда?

Джема прекрасно понимала, что она уже совершеннолетняя и что может поступить как ей хочется. Но это перед законом. А перед совестью? Психологическое давление, запугивание, угрозы, чередующиеся с похвалой за успехи, – это ведь особый вид воспитания. Он эксплуатирует инстинкты ребенка. И все это она пережила, даже не подозревая об этом.

Джема привыкла всю сознательную жизнь поступать так, как нужно, но не потому, что она понимала, что так правильно, а чтобы порадовать папу. И потому, что боялась его.

Она интуитивно понимала, как следует себя вести, чтобы он оставался в хорошем настроении, ведь плохое ее очень сильно пугало. Девушка не знала, что бывает по-другому, поэтому принимала манипулирование своим сознанием за заботу.

Еще совсем недавно она и подумать не могла, что чего-то лишается, не общаясь со сверстниками вне учебы и выдавая папины мечты за свои. А теперь злилась. За то, что ее обманывали. За то, что запретили продолжить обучение изобразительному искусству. За то, что решили, будто сами могут выбирать, кого ей любить, а кого нет.

Она надела спортивный костюм, сложила в сумку минимум одежды, документы и одну пару обуви. Достала аккуратно припрятанный рисунок из-под подушки, убрала его в карман и посмотрелась в зеркало. Для того, кому позволялось самому принимать решения, этот поступок не был чем-то из ряда вон выходящим. Для нее это было настоящим испытанием духа.