Иногда во время прогулок, несколько раз мне попадались на глаза девушки, роющиеся в мусорных контейнерах. Они были одеты в короткие туники, но рабынями они на самом деле не были. Гореане называют таких женщин – «бесхозные». Они – досадные неприятности для граждан города. Иногда городские стражники, устраивают настоящие облавы на них, заманивая их в какой-нибудь переулок, перекрывают оба выхода, и отлавливают этих бродяжек, для последующей продажи работорговцам и ошейника.
- Купите меня, Господин, - умоляла девушка, стоявшая на коленях перед Дразусом Рэнциусом. - Я доставлю Вам много удовольствия.
- Следующая! - рявкнул дрессировщик дома Клиоменеса. Ещё одна девушка поспешила к моему телохранителю и, бухнувшись перед ним на колени и поцеловав его ноги, подняла свою голову.
- Купите меня, Господин, - жалобно попросила она, нерешительно поднимая к нему лицо. - Я доставлю Вам большое удовольствие …
- Следующая! – снова скомандовал дрессировщик, и женщина бросилась к Дразусу и, упав на живот перед мужчиной, принялась облизывать его ноги.
Только после этого, она плавно начала подниматься на колени, при этом, не переставая целовать его, начиная от щиколоток и подбираясь всё выше к поясу.
Лишь окончательно встав на колени перед Дразусом, обхватив его за ноги и прижимаясь всем телом, она посмотрела ему в лицо и призывно прошептала:
- Купите меня, Господин. Никто не доставит Вам такого удовольствия, как я.
Тем временем, я стояла на заднем плане, сердитая, закованная, и беспомощная. Насколько разъярена была я в тот момент, когда этих женщин посылали к ногам Дразуса Рэнциуса! Они были наги и красивы, но разве кто-то захочет купить их? Они же всего лишь рабыни! На это недвусмысленно указывали их грубые ошейники, которые они носили в этом работорговом доме, простые куски круглой железяки, согнутые в кольца вокруг их шей и закрытые простыми заклёпками.
- Ты! – плетью ткнул дрессировщик в сторону другой девушки. – Марш к его ногам! Попроси о любви!
Указанная девушка торопливо поспешила и опустилась на колени перед Дразусом Рэнциусом.
- Я молю о любви, Господин, - попросила она шёпотом.
- Ты! - поморщившись, тренер, ткнул в другую девку.
Она, также, поторопилась к Дразусу и, упав на колени, оперевшись ладонями в пол, склонилась головой к самым плиткам.
- Я молю Вас о любви, - страстно зашептала она. - Я молю моего Господина о любви.
Я стояла, как громом поражённая. Я внезапно поняла, что эти две женщины, действительно, просили его о любви. «Просите где-нибудь в другом месте, шлюхи!» - бесилась я в своём углу, казалось всеми забытая. «Оставьте Дразуса Рэнциуса в покое!» Но как же это унизительно, что женщина должна молить о любви! Конечно, её интимную, отчаянную нужду во внимании, в привязанности, в любви лучше было бы скрывать даже от самой себя, если это конечно возможно, и уж, по крайней мере, от других! И если они должны просить об этом, то не так, как делают эти беспомощные шлюхи, а так, как и должна делать это женщина, мимолетными взглядами, тонкими намёками, поощряющими движениями. Конечно, мужчины должны ожидать, что женщина не будет говорить прямо о таких вещах. Какое животное способно вынудить её к таким крайностям? Кроме того, как можно вынуждать ранимых женщин, помещать себя до такой степени во власть мужчин только для того, чтобы получить презрительный отказ, стать объектом его пренебрежения и неприятия.
Но всё же, насколько же простым, насколько честным и свободным может быть такое признание. Как красиво может быть в нём выражена уязвимость и женственность, так нежно, так жалобно, и так открыто. Безусловно, лишь от женщины можно было бы ожидать такое признание, от женщины, потребности которой были одновременно столь отчаянными и столь глубокими, от женщины, потребности которой, прямо характеризовали бы её как рабыню.
- Пойдёмте, - позвал Дразуса Рэнциуса мужчина по имени Гермидорус.
- Пожалуйста, Дразус, - простонала я. - Мои руки были в наручниках уже достаточно долго. Я начинаю чувствовать себя слишком беспомощной, слишком уж как рабыня. Пожалуйста, освободи меня.
- Я освобожу Вас не раньше, чем мы придём в комнату, - отрезал он, и мне ничего не оставалось, кроме как следовать за ним, всё так же оставаясь со скованными за спиной руками по узким улочкам Корцируса, к гостинице Лизиаса.
- Медленно, более покорно, - поучал дрессировщик, наполовину присев, внимательно наблюдая, и медленно двигаясь вокруг девушки.
Потом мужчина выпрямился, быстро отойдя в сторону, осмотрел её издали. Отойдя в другой конец комнаты, он сделал рабыне знак приблизиться.
- Голову ниже, - поправил он. - Лучше, уже лучше.
Я, широко раскрыв глаза, смотрела, как она, опустив голову, на четвереньках, покачивая красиво отвисшими грудями, приблизилась к своему учителю. Девушка открыла рот и выпустила из зубов рабскую плеть, лёгшую перед его обутыми в сандалии ногами. Сама рабыня так и оставалась, на четвереньках с низко опущенной головой.
- Ну, что ж, на этот уже лучше, - похвалил дрессировщик свою подопечную, а затем поднял плеть и швырнул её через всю комнату.