— Я тебя сейчас обнадежу! Так обнадежу! — рычу, вырываясь и стараясь зацепить злополучный гаджет хоть краешком пальцев. — Сейчас только компромат удалю и обнадежу…
— Да какой компромат, дуреха, — пыхтит Тимур и пускает в ход наигнуснейший из приемов — кусает меня в шею. Я взвизгиваю и слабею. На пару секунд, но ему этого хватает, чтобы оттеснить меня от стола на принципиальные полшага, — это же для тебя надо! Для рекламы!
— Для чего? — переспрашиваю, скорее на автомате, чем осознанно. В голове-то как раз мысли в духе “сейчас седьмое дыхание откроется и до гребаного телефона я все-таки доберусь”.
— Для рекламы, — повторяет Тимур снова, спокойно и уверенно, — которая тебе жизненно необходима, моя волшебница.
— С чего это ты взял? — вскидываюсь я. — Репутация — вот лучшая реклама.
— И именно поэтому у тебя в профиле только фотки, сделанные твоими клиентами, и то через раз? Например, ничего подобного я там у тебя не видел, — Тимур кивает в сторону ожидающего на столе торта. А я, спохватившись, торопливо убираю его в холодильник. Кремовому слою тоже застыть надо.
— Кексик, просто послушай меня сейчас, — Бурцев выкручивает дипломатичный тон на максимум, — сейчас в соцсетях должно быть все. Закупки продуктов, эскизы заказов, процессы изготовления. Чем больше тебя там — тем больше у тебя заказов. Люди должны тебя видеть. Должны видеть, что ты умеешь.
— Это плохая идея.
— Это еще почему?
— Я не фотогеничная.
Вот уже черед Бурцева таращиться на меня, как будто он сам для себя открыл этот факт. И мало того — он еще хохотом заливается при этом.
— Ах ты гад! — возмущение этими выкрутасами захлестывает меня настолько, что я без содрогания зачерпываю из миски часть забракованного крема и впечатываю ладонь в смеющуюся физиономию Бурцева. Эта выходка аукается мне почти мгновенно, потому что этот питекантроп совершенно по-хамски сгребает меня за талию (и как только рук хватает!), притягивает к себе и впивается в мой рот поцелуем.
Туше!
Этот его ответ удается воистину на сто процентов.
Мой рот заполняет пломбирный вкус, да и вся я сразу становлюсь пломбирной и липкой. Лоб, губы, щеки, волосы, выбившиеся из-под колпака… Из мстительности впечатываю ладонь с остатками крема в соломенную шевелюру Бурцева. Чтоб знал!
И все-таки целуется паршивец качественно. Будто в его теплых губах кроется запас самых мощных антидепрессантов, что заставляют раствориться самые настойчивые дурные мысли. И когда он отрывается от меня — я уже не так уж уверена в своей нефотогеничности.
И правда, чего я сразу начала бомбить? Может быть, он руки мои снимал. Или вообще только торт. Зря, что ли, ремонт на кухне делала?
Правда эти аргументы я держу при себе — на Тимура-то я смотрю с демонстративным недовольством. Не заслужил он еще, чтоб я при нем слабинки показывала.
— Многоуважаемоя моя Кексик Руслановна, — Бурцев откашливается и принимает максимально пафосную позу. Что на самом деле сложно, когда у тебя на роже — кремовые усы, а в волосах — кремовая же седина, но Тимур отчаянно старается.
Я фыркаю, но принимаю пафосный вид — я, мол, тебе внемлю.
— Я хочу тебе торжественно поклясться, что все, что я снимал, — отражает только твою безграничную… харизму! — после многозначительной паузы заявляет этот нахаленыш, — и если мое сладкое величество даст мне немного времени — я предоставлю офигенный ролик о её таланте, который ей непременно понравится.
— А если нет? — не упускаю возможности встать в позу.
— А если нет, я подарю тебе поводочек с цепочкой, и будешь меня все следующие выходные на нем выгуливать, — неосмотрительно брякает Бурцев. Правда, у меня, судя по всему, слишком кровожадно вспыхивают глаза, потому что он тут же корректирует условия спора: — Только по твоей квартире выгуливать!
— А что так? Не готов публично признаваться в своих фетишах? — фыркаю.
— Нет, конечно, — Тимур многозначительно играет бровями, — подобные откровенности только для тебя, моя зефирная королева.
Вот блин!
Я же терпеть не могу все эти съедобные прозвища в свой адрес. И от Бурцева их терпеть как будто поводов еще меньше, чем от всех прочих. Но вот как-то он их так говорит — мягко, с каким-то странным послевкусием, будто эта вот десертность — она не про меня, а про его отношение ко мне. Будто я и правда для него — сладкий десерт, а он — после долгой диеты.
Странно думать это про Бурцева. Особенно про вот этого Бурцева, что стоит напротив меня страшно собой довольный и расслабленно тянется.
— Все, Кексик, — он косится на часы и как-то резко встряхивается, — мне срочно надо в душ и на работу. Смонтировать видео я смогу нормально только там.
— Смотри у меня, — грожу ему своим тесаком на дорожку, — увижу это видео у тебя на странице…
— Не приедешь ко мне на обед сегодня? — откликается Бурцев. — Ловлю на слове. Не видишь видео — обедаешь со мной. Я скину тебе адрес.
Вот как у него так получается? Подловил, и пока я, охренев от его борзоты, подбираю слова для далекого посыла — поганец убегает от моего гнева, скрываясь за дверью ванной.
И…
И…
Мне есть чем заняться.