Кель и Джил. Тайны древних

Когда до Ультона оставался всего один шаг, Кель перенёс вес на правую ногу, пригнулся и, отпружинив, подпрыгнул, метясь ножом аккурат в подлопаточную мышцу главаря. Нервы лекаря натянулись, словно струны. Не выдержав напряжения, он издал нечто, отдалённо напоминавшее боевой клич.

«Только бы не в артерию! Только бы не в артерию!» – Непрерывно повторял про себя Кель. Его размышления падали вниз водопадом, и, оказавшись где-то около языка, все буквы, его формировавшие, перемешивались, и поэтому, сотрясая воздух, на окружающих изливались не чётко сформированные мысли юноши, но какой-то невнятный крик, больше похожий на брачный зов орангутанга. Прежде чем вонзить лезвие в любезно предоставленную для атаки Ультоном подмышку, лекарь предварительно развернул клинок ножа так, чтобы, в случае чего, не разрезать её надвое, а войти в артерию поперёк, тем самым уменьшив риск фатального кровотечения.

Когда лезвие ножа, пробив кожу, пройдя слой жира, достаточно глубоко воткнулось в мясо, в голове лекаря мелькнула мысль о том, насколько Джил была близка к истине, когда предсказала, что Келю предстояло всадить это «перо» кому-нибудь под ребро. Почти буквально. «Ошиблась всего на пару сантиметров», – констатировал Кель. Вслед за этим юноша испытал довольно странное, невиданное доселе ощущение – за всю свою жизнь он разрезал тысячи, если не с десяток тысяч людей, и всегда испытывал только гордость за свои действия, и впервые он проткнул человека не для того, чтобы помочь ему, но чтобы навредить, причём, сделал это специально. Однако, текущая ситуация складывалась так, что у лекаря совершенно не имелось времени на то, чтобы разбираться с новыми чувствами, не то, чтобы как следует их посмаковать.

Когда Кель приземлился, ему первым делом бросился в глаза фонтан алой, словно лепестки розы, крови, хлещущий из нанесённой им великану раны, свидетельствующий о том, что он попал именно туда, куда больше всего не хотел: «Дерьмо», – крайне невесело воспринял сей факт лекарь.

Ультон инстинктивно прижал плечо к боковой части груди, чтобы закрыть ранение, уменьшив тем самым кровотечение, но сделал себе только хуже и больнее, увеличив порез. Зажмурив один глаз, он скрипнул зубами, и взревел, словно раненый бык. Скоро сообразив, откуда его атаковали, великан развернулся на месте, и попытался, не целясь, резануть обидчика наудачу. Но лекарь стоял достаточно далеко, чтобы кортик главаря не достиг цели, даже если бы тот вытянул руку на полную длину. Если бы юноша просто стоял на месте, не двигаясь, или отошёл бы от взбешённого оппонента на пару шагов назад – то всё было бы нормально, и ему ничего бы не сделалось. Тем не менее, Кель рефлекторно поднял руку с мечом, попытавшись прикрыться оружием от опасности. Даже той крохи немыслимой силы великана, которую он вложил в этот замах, хватило, чтобы выбить клинок из рук незадачливого лекаря. И тогда меч, точно пёрышко, подхваченное внезапным порывом ветра, взмыл в воздух, и приземлился вне зоны досягаемости юноши – где-то в районе палаток. Проводив оружие взглядом, Кель наконец-то сообразил, что ему стоило начать делать хоть что-то, и начал медленно пятиться назад.

Ультон стоял на полусогнутых ногах, опёршись на дубину. Рукав и верхняя часть его рубахи, словно зачарованный холст художника, который разукрашивал сам себя причудливым узором, наливалась кровью. Равно как и глаза великана. И этот знак явно не предвещал лекарю ничего хорошего в ближайшем будущем.

С громким, звериным рыком главарь бандитов рванул в сторону лекаря, чтобы вновь его атаковать. Для начала он попытался пырнуть юношу кортиком в область сердца, но Кель успел отпрыгнуть назад. Едва-едва. Тогда Ультон, одним прыжком сократив расстояние между собой и своей жертвой настолько, насколько мог, взмахнул дубиной, в надежде снести лекарю голову. Кель был не настолько ловок, как Джил, чтобы надлежаще увернуться от подобного удара, однако, по скорости мысли он явно не уступал артистке, скорее даже, явно превосходил её в этом плане. И всё равно, его мозгов хватило только на то, чтобы элементарно упасть, чтобы уйти из-под атаки, здраво рассудив, что: «Лучше валяться на земле с ушибленным затылком, но живым, чем с проломленным черепом, но не совсем живым», – и то, местная рыхлая лагерная почва вновь смягчила чьё-то приземление, поэтому юноша ничего себе не повредил.