Кэллахэн и его черепашки

- Это ведь не пустое любопытство. Они получают первоначальный импульс от датчика случайных чисел, затем приобретают опыт. Те ассоциативные связи в графитогеле, которые оказываются наиболее удачными, запечатлеваются наподобие печатной схемы, а если возникает необходимость, связи перестраиваются по-новому. В том-то и штука, что я хочу отойти от механизма с запрограммированным набором команд, хочу, чтобы они учились на собственных ошибках. Так сказать, естественный отбор.

- Теория Дарвина - к черту отстающих; ты это имеешь в виду? - спросила Аманта.

В кухне что-то грохнуло, и, бросив на Кэллахэна свирепый взгляд, Аманта поспешила туда узнать, в чем дело. Кэллахэн за ней. Возле мусорного ведра стояла черепашка и, казалось, без всякой определенной цели нажимала и опускала педаль, при помощи которой открывалась крышка. Телеглаза следовали за ней вверх и вниз, одна из “рук” отбивала такт.

- Это еще зачем? - сказала Аманта, наклоняясь, чтобы прекратить стук.

- Не тронь ее, она хочет установить взаимосвязь между движениями педали и крышки и, когда увидит, что это ничему ее не научит и ни к чему не приведет, бросит свое занятие.

- И это все, что интересует бесенка?

- Все; да еще она не забывает подзарядиться вовремя - надо же было им хоть что-нибудь дать для начала. Ну и, конечно, пришлось заложить в них пару запретов, чтобы они не устроили нам пожара. Вот почему они удирают, как только откроют дверцу духовки. По сути дела, Аманта, они совершенно примитивны.

Примитивная по своей сути черепашка перестала хлопать крышкой и боднула мусорное ведро, но оно было слишком тяжелым, чтобы сдвинуть его с места. Боднув ведро еще раз, она отправилась в угол и там затихла.

- Ты совсем рехнулся, - вздохнула Аманта. - Лучше бы ты продолжал заниматься вычислительными машинами. Они по крайней мере не путаются под ногами.

- В том-то вся и штука, - начал Кэллахэн, усевшись на край кухонного стола, словно собирался читать лекцию. - Вычислительная машина восседает себе на своем толстом заду и не извлекает никакого опыта из собственной деятельности. Ее пичкают информацией, верно, но это же совсем не то? Все большие вычислительные машины не передвигаются, а главное, ничего не делают. Если бы они могли передвигаться и у них было хоть какое-нибудь подобие цели, вот как у черепашек подзарядиться, они бы думали, а не просто вычисляли. Мышление возникает тогда, когда мы начинаем отвечать действием на воздействие внешней среды.

- Роскошно звучит! - воскликнула Аманта. - Тебе надо было заняться сочинительством, Кэллахэн. Без шуток.

- Мне надо заняться работой, - сказал Кэллахэн, вставая со стола.

- Тогда сперва почистись. Весь твой толстый… ты весь в муке.

Войдя в лабораторию, Кэллахэн увидел, что две черепашки устроили состязание - кто кого столкнет с места. Занятно! Это какая-то новая фаза! Скоро одна из них признала себя побежденной и уступила другой дорогу. Кэллахэн решил, что это чистая случайность. Вряд ли им знакомо чувство соперничества; все зависело от того, насколько устойчива, насколько, так сказать, жизнеспособна была энграмма

[3], возникшая в их почти аморфном “мозгу”. Конечно, в мозгу живого существа с самого начала существует целая система нейронов, синапсов и связующих нервных волокон, и повторяющиеся действия приводят к образованию полезных стереотипов, но у черепашек с их недифференцированной массой “мозга” из полупроводящего графитогеля этот процесс скорее напоминал упорядочение поляризованных частиц в магнитном поле.

- Понимаешь, - разъяснил он как-то Аманте, - я хочу дать маленькой вычислительной машине цель… и руки и ноги в придачу. Или по крайней мере колеса.

- Ты, видно, совсем рехнулся, - ответила ему тогда Аманта.

Кэллахэн принялся за работу: он пытался снять у черепашки энцефалограмму. Последнее время становилось все труднее и труднее заставить их стоять спокойно. Они все больше раздражались, и ему не раз приходила мысль, что их реакция похожа на обиду и возмущение. Если случалось, что черепашка сама хоть минуту пребывала в бездействии, электроэнцефалограф отмечал только основную альфа-пульсацию - типичную в таких случаях кривую, однако стоило насильно ограничить ее свободу, черепашка начинала, как выражалась Аманта, “беситься”…

Время шло, но все попытки Кэллахэна кончались неудачей. В пять часов он подошел к электрощитку и отключил линию, питающую все нижние розетки, сделанные для черепашек. К другим розеткам, предназначенным для торшеров, нельзя было подключиться без специальной штепсельной вилки; к тому же они были присоединены к отдельной сети. К этим предосторожностям пришлось прибегнуть, когда черепашки стали чересчур предприимчивыми, иначе они не дали бы никому сомкнуть глаз. Теперь же, когда выключали ток, они не могли пополнить запас энергии и вели себя спокойно, пока утром их снова не заряжали.

За обедом Кэллахэн сказал: