Читаем Кельтские сумерки полностью

На все Божья воля, я к церкви шел.Бил ветер, и дождь хлестал.Попалась навстречу мне Мэри Хайнс,И я полюбил ее в тот же миг.Учтиво и ласково к ней обратился я,Мне люди сказали, как с ней говорить,Она же сказала мне: «Рафтери, слов не трать.Ты можешь прийти ко мне в Баллили».Сказала так, и я мешкать не стал,Ноги — в пляс, и душа занялась.Три поля всего-то прошли мы в тот деньИ засветло были в Баллили.Стаканы на стол и четверть винаПоставила Мэри и села со мной,И сказала мне: «Рафтери, пей до дна.Глубокий погреб в Баллили».О звезда моя светлая, солнце в ночи,О янтарноволосая доля моя,Пойдешь ли со мной ты в воскресный деньИ скажешь ли ты мне «да» при всех?Что ни вечер, я песню сложу тебе,И будет вино, коль захочешь вина,Но, Господи, сделай легким мой путь.Пока не дошел я до Баллили.Сладок воздух на склоне холма.Когда глянешь ты вниз на Баллили,Когда ты выходишь в луга за орехами и ежевикой,Звучит там музыка птиц и музыка ши.Что толку в славе, когда цветыОтдали свет твоему лицу?И ни Богу на небе, ни людям холмовНе затмить и не спрятать его.Нет места в Ирландии, где б я ни прошел,От рек и до горных вершин,И до берега Лох Грейн, чьи скрыты уста.Но нигде я не видел красы такой.Светлы ее волосы, светел взор,И сладки уста ее, словно мед.Тебе цветы мои, гордость моя.Цветок сияющий Баллили.Такая она, Мэри Хайнс, прекраснаИ телом она, и лицом, и душой.И если бы писарей сотню собрать,Не хватит им жизни, чтоб описать ее.
Перейти на страницу:

Все книги серии Цветы зла

Похороны кузнечика
Похороны кузнечика

«Похороны кузнечика», безусловно, можно назвать психологическим романом конца века. Его построение и сюжетообразование связаны не столько с прозой, сколько с поэзией – основным видом деятельности автора. Психология, самоанализ и самопознание, увиденные сквозь призму поэзии, позволяют показать героя в пограничных и роковых ситуациях. Чем отличается живое, родное, трепещущее от неживого и чуждого? Что достоверно в нашей памяти, связующей нас, нынешних, с нашим баснословным прошлым? Как человек осуществляетсвой выбор? Во что он верит? Эти проблемы решает автор, рассказывая трепетную притчу, прибегая к разным языковым слоям – от интимной лирики до отчужденного трактата. Острое, напряженное письмо погружает читателя в некий мир, где мы все когда-то бывали. И автор повествует о том, что все знают, но не говорят...

Николай Кононов , Николай Михайлович Кононов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука