Кембриджская история капитализма. Том 2. Распространение капитализма: 1848 – наши дни

Российская империя преследовала схожую политику и пришла к схожим результатам. Первые попытки модернизировать страну предпринял Петр Великий в начале XVIII века. И хотя он возвел новый город и несколько фабрик, его политика упрочивала крепостную зависимость крестьян и соответствующую общественную иерархию – что объясняет, почему его реформы не вызывали устойчивого роста. Экономическое развитие современного типа началось лишь после поражения России в Крымской войне, после которого царь Александр II отменил крепостное право. Но и это не привело к стремительному росту, возможно, потому, что наделы достались в собственность сельским общинам, а не отдельным крестьянам, их обрабатывавшим, и общины сохраняли существенную власть над передвижениями и доходами бывших крепостных. Право крестьян вместе с землей покидать общину было законодательно закреплено лишь в ходе столыпинских реформ 1906 года. О том, какое воздействие сельские институты России оказали на темпы ее экономического роста, по-прежнему идут споры.

Как бы там ни было, к концу XIX века Россия воплощала стандартную модель уже во всех ее составляющих. Во-первых, строительство железных дорог создало национальный рынок. К 1913 году железнодорожные линии протяженностью в 71 тыс. километров соединяли с глобальным рынком даже самые удаленные земледельческие регионы, такие как Западная Сибирь. Во-вторых, экономическое развитие в России поощрялось с помощью пошлин и государственного заказа. К примеру, чтобы побудить к вложениям в российские фабрики, высокими пошлинами облагалась хлопчатобумажная ткань. Кроме того, чтобы поощрить выращивание хлопка-сырца на территории будущего Узбекистана, его также оградили протекционистскими мерами, хотя пошлины при этом удерживались на уровне достаточно низком, чтобы изделия из хлопка тоже были защищены от конкуренции. Таможенные пошлины на сталь, рельсы и локомотивы позволили создать современные сталеплавильные, горно-обогатительные и машиностроительные производства. В-третьих, хотя к созданию современной банковской системы были приложены некоторые усилия, прогресс в этой области шел медленно. Как и Мексика, Россия полагалась на зарубежные инвестиции в гораздо большей степени, чем Соединенные Штаты, Германия или Япония на каком-либо из этапов их развития. Наряду с этим, как и для Мексики, для России главным орудием технологической модернизации выступали фирмы в иностранной собственности. Наконец, Россия больше, чем Мексика, способствовала развитию школьного образования. Школы создавались не общенациональным правительством, а местными властями. К началу Первой мировой войны около двух пятых населения умели читать и писать, и эта доля быстро увеличивалась.

Как и в случае с Мексикой, в России стандартная модель привела лишь к скромному экономическому росту и лишь к небольшим структурным преобразованиям. Важнейшим достижением было создание сектора тяжелой промышленности. Ее производительность в период с 1885 по 1913 год подскочила в десять раз, а доля в ВВП повысилась с 2 до 8 %. Удельный вес сельского хозяйства в ВВП снизился с 59 до 51 %, однако на долю сельскохозяйственной продукции приходилась половина всего увеличения ВВП. И эта доля была еще выше, если учесть операции в сфере услуг и транспорта, связанные со сбытом зерна и аналогичных товаров. Рост сельского хозяйства, в свою очередь, был обусловлен ростом мировых цен на пшеницу после 1896 года и строительством железных дорог, соединивших крестьянские хозяйства с рынками Западной Европы. И все равно российский ВВП рос слабыми темпами (1,9 % в год), чего было мало, чтобы ужесточить рынки труда. В результате реальные зарплаты пришли в состояние застоя и все повышение национального дохода досталось владельцам капитала и земли. Следствием этого неравномерного развития стали революции 1905 и 1917 годов.

Модель догоняющего развития: импортозамещающая индустриализация в Латинской Америке