А чуть впереди Эйра, наслушавшаяся рассказов о стычке с ирландскими разбойниками, добавила свой клич — и богини:
— Камбрия навсегда!
Тряхнула головой, чтобы ленточки на ушах заволновались. Знала, что ей такое «украшение» не нужно. Но — не удержалась. С утра помнила — будет от Немайн головомойка. За несерьёзность. Заранее смирилась. А теперь и забыла.
Ария закончилась, и вслед ей понеслась песня, наполовину придуманная, наполовину переведённая — специально для Эйры, желавшей услышать хоть что-нибудь понятное. Голос Немайн покрывал все поле боя — и в каждой камбрийской душе отзывался родными словами.
Кейр оглянулся на потрёпанную линию стрелков. Бьют поверх голов копейщиков — но и сами больше не прикрыты. Впрочем, лучники саксов попали в плотный строй и вообще не могут стрелять. Так что опасен разве редкий метательный топор или дротик, брошенный кем-нибудь из бойцов первого ряда. Гораздо страшней прорывы — в нескольких местах саксы всё-таки прорубились повозкам, и то и дело порывались залезть наверх. Раза три им это ненадолго удавалось. В одной из таких схваток Кейр лишился лука, и теперь только страховал товарищей, да время от времени напоминал лучницам, что пора пополнить запас стрел. Долго так продолжаться не могло — обе стороны колебались под градом ударов. Вперёд гнали долг и ярость, назад — страх и отчаяние. Пока не появились слова — и отчаяние вдруг оказалось на стороне, ведущей к победе.
Кейр взмахнул мечом. Сида запела. Это значило, что судьба сражения должна решиться в ближайшие минуты. Пришла пора встретиться с врагом на истоптанной земле, где из последних сил держались остатки копейной линии.
— Сейчас или никогда, — заорал он, — в рукопашную! Бей!
А над строем летело, звало к победе и славе:
На этот раз Нион услышала поправку не голосом, а пророческим чутьём. На всякий случай проверила логически: всё выходит верно. Восточные ворота вот-вот упадут. Это южные завалены намертво — а через эти колесницы ходили. И, насадив все кольца до единого, велела заложить в пращу вместо каменного ядра — свинцовые пули. Скрип талей, злой прищур — как у сиды на ярком свету. Машина смотрит на спокойные створки — таран саксы так и не притащили, зато ухитрились сбить петли. Внешние ворота уже пали, и небольшой завал между саксы расчистили. Теперь черёд внутренних. В Кер-Сиди входы устроены разумней — но исправить всю крепость не хватило времени и сил. Защитники столпились по сторонам, метают вниз всё, что под рукой — но задние ряды держат щиты над головами передних, а если кто и падает — на место поверженного немедля встаёт новый боец.
Как только ворота рухнули, Нион дала отмашку. Чем опасна стрельба с отрицательным углом возвышения — из головы вылетело. За то ей, пустой да глупой, и досталось — соскочившим кольцом. Шлем спас — голову. Но — как стояла, так и села. Вот какой из Луковки командир: в город ворвались враги, а она сидит себе на земле, хуже любой немытой нищенки — на заднице, и ноги из-под юбки видно выше, чем по щиколотку! И как их подтянуть, чтоб это выглядело прилично?
Страшный удар задержал саксов — и тут вставший перед демонстрационным резервом отец Адриан поднял наперсный крест.
— За мной, детушки, — сказал негромко, — Помните — смерти нет, а для павших за други своя — ада нет. Лишь жизнь вечная.
Что говорит коряво, да половина слов — иноземные, за ним уже не замечали. И, неторопливо — чтоб позади не развалили строй — двинулся навстречу саксам, только оправившимся от удара картечи. В отличие от епископа Дионисия, палицы на боку он, как мирный человек, не носил. А потому шёл навстречу саксам только с крестом — и с улыбкой. Чуточку грустной, и чуточку — торжествующей.