Кенелм Чилингли, его приключения и взгляды на жизнь

- Вот этой вашей благородной натуре я и доверяюсь. Я сам сделал мало добра в жизни и, может быть, никогда не сделаю больше. Но позвольте мне думать, что наши пути скрестились не напрасно для вас и для тех, кому ваша жизнь может принести пользу или вред. Будьте кротки так же, как сильны; будьте добры ко всем, а не только к кому-нибудь одному. В вас много того, великого, что есть в человеке. Пусть все ваши поступки напоминают вам о том, к кому взывает голос этого колокола. Ах, колокол замолк! Но не замолкло ваше сердце, Том, оно говорит. Том заплакал как ребенок.

ГЛАВА VIII

Когда наши два путника продолжили свое странствие, отношения их изменились: можно было бы даже сказать, что изменились и их характеры. Том изливал свое смятенное сердце перед Кенелмом, поверял этому пренебрегающему женщинами философу все страстные чувства любви: ее надежды, тоску, ревность, гнев - все, что связывает самые нежные душевные переживания с трагедией. А Кенелм, кротко слушая его с растроганным выражением лица, не позволял себе ни одного скептического слова, ни одной игривой шутки. Он чувствовал, что все услышанное им не годится для подтрунивания, слишком глубоко даже для утешения. Истинной любви такого рода он никогда не испытывал, не желал и не предполагал испытать. Тем не менее он сочувствовал ей. Странно, право, как часто мы сочувствуем на сцене, например, или в книге страстям, никогда не волнующим нас самих. Если бы Кенелм пошутил, или принялся рассуждать, или стал читать нравоучения, Том тотчас впал бы в уныние. Но Кенелм не говорил ничего, только время от времени по-братски клал руку на плечо силача и бормотал: "Бедный малый!"

Когда Том кончил свои признания, он почувствовал удивительное облегчение. Он освободил свою душу от тяжести.

Было это благотворным результатом искусной дипломатии Кенелма или того знания человеческих страстей, бессознательно для него самого присущего этому странному человеку, который смотрел на цели и стремления своих ближних с горячим желанием разделить их и только шептал про себя: "Я не могу, я не принадлежу к этому миру, я лишь, как призрак, скольжу мимо и наблюдаю".

Так эти два человека не спеша продолжали своя путь среди тихих пастбищ и желтеющих полей и вышли наконец на пыльную большую дорогу. Здесь разговор их незаметно перешел на другие темы, коснувшись более обыденных вещей. Теперь уже Кенелм разрешал себе шутки, пользуясь своим талантом забавляться, касаясь самых повседневных явлений, и время от времени заставлял Тома весело смеяться.

У этого великана был один приятный дар, присущий, мне кажется, только людям простодушным и привязчивым, - внезапный незлобивый смех, мужественный, искренний, но не бурный, как можно было бы предполагать. Но такой смех никогда не срывался с его губ с того дня, как любовь к Джесси Уайлз заставила его объявить войну и себе самому и всему свету.

Солнце уже закатывалось, когда с вершины холма они увидели колокольню Ласкомба, лежавшего среди ровных лугов, орошаемых тем самым ручьем, который вился вдоль сельской тропинки, но теперь разливался вольно и широко. Здесь через него был переброшен мост, пригодный для пешеходов и карет. Город, казалось, был совсем близко, но до него оставалось еще добрых две мили, если идти большой дорогой.

- Тут есть более короткий путь - через поля за этим забором. Так мы можем дойти прямо до дома моего дяди, - сказал Том, - и наверно, сэр, вы будете рады оставить в стороне грязное предместье, через которое ведет большая дорога.

- Хорошая мысль, Том. Как странно, что к красивым городам всегда ведут грязные предместья. Может быть, тут заложена скрытая сатира на путь к успеху в этих городах. Скупость и честолюбие проходят по весьма жалким улицам, прежде чем доберутся до площади, где они проталкиваются сквозь толпу, к ратуше или бирже. Счастлив тот, кто, подобно вам, Том, находит более краткий, опрятный и приятный путь к цели или отдыху!

На тропинке им попадалось мало прохожих: почтенная пожилая чета вероятно, пастор с женой; девочка лет четырнадцати, ведущая за руку семилетнего мальчика; двое влюбленных - очевидно, влюбленных, по крайней мере на взгляд Тома Боулза, ибо, взглянув, как они проходили мимо, не обращая на него внимания, он вздрогнул и изменился в лице. Даже после того, как они прошли, на лице Тома все еще застыло выражение страдания, губы его были крепко сжаты и углы их мрачно опущены.

В эту минуту к ним с коротким, быстрым лаем бросился шпиц с острым носом и настороженными ушами. Подбежав к Кенелму, собака перестала лаять, обнюхала, его брюки и завиляла хвостом.

- Клянусь священными музами, - вскричал Кенелм, - это та самая собака, которая носит оловянный поднос. Где твой хозяин?

Собака как будто бы поняла вопрос, потому что повернула голову, и Кенелм увидел под липой, вдали от тропинки, человека с альбомом в руках, очевидно, занятого рисованием.

- Пойдемте, - оказал Кенелм Тому, - я узнал знакомого. Он вам понравится.

Том в эту минуту не желал заводить новых знакомств, но все же покорно пошел за Кенелмом.

ГЛАВА IX