Кентавр в саду

Уж оно рванет, так рванет, ворчал изрядно подвыпивший Паулу. Оно – это Бразилия: он был уверен, что вот-вот произойдет кровавый переворот с радикальной сменой режима. Этот тип из Риу-Гранди, говорил он, этот Бри-зола – просто псих, страна не готова к социализму. Тут такая каша заварится – он наклонялся ко мне – а нам, евреям, как всегда, расхлебывать. Надо было мне давно податься в Израиль, Гедали. Сидел бы сейчас себе спокойно в киббуце, доил коров. Так нет же, захотел быть умнее всех, решил сначала подзаработать, чтобы в Израиль приехать, видите ли, не с пустыми руками.

Он опустошал очередную кружку пива: ну что я за идиот, Гедали! Никогда я не уеду в Израиль. Ты же знаешь мою жену: вся из себя сложная натура, а вообще-то – истеричная мещанка: ей лишь бы самой было хорошо, а я хоть сдохни.

Он умолкал, но ненадолго, и тут же снова принимался за свое: вечно у меня все не в кассу, Гедали. Пока я носился с мечтами о социализме, мои коллеги сколачивали капиталец. Ну а теперь, когда я решил, что пора и мне подсуетиться, лафе конец – нате вам социализм! И женился я не на той, и дочь у меня больная… На что я такой нужен, Гедали?

Пытаясь утешить его: все не так плохо, Паулу – я приводил в пример наших общих друзей: Жоэл – управляющий сетью магазинов, Арманду – директор филиала североамериканской компании, Жулиу – крупный строительный подрядчик, и все они делают большие деньги, уверены в завтрашнем дне и довольны жизнью.

На деле все обстояло не совсем так: Жоэл страдал язвой желудка и гипертонией, Арманду впадал в панику всякий раз, когда головное предприятие присылало инспекторов с ревизией: ну что опять надо этим гринго [9], и месяца не прошло с тех пор, как тут двое околачивались. На Жулиу подали в суд: он построил Дом на земле, которая ему не принадлежала. Но пьяному и подавленному Паулу не стоило напоминать о неприятном. Я старался увести разговор в сторону. Мы начинали говорить о его любимом виде спорта – беге на длинные дистанции. Паулу считался прекрасным стайером, способным пробежать марафон. Открыл он в себе это призвание совершенно случайно.

– Футбол, волейбол и тому подобные вещи мне никогда особенно не нравились.

Он не был общительным, скорее замкнутым и самоуглубленным. И именно поэтому поступил на факультет общественных наук.

– Ты ведь знаешь, как это бывает: нервы, ты не можешь уснуть, у тебя куча проблем, личных и прочих, ты решаешь, что в обществе что-то не так, и бросаешься изучать его, надеясь, что тебе полегчает. Да только вот не легчает, приятель. Перестанешь ты болеть, если займешься медициной? Не перестанешь. К тому же у нас тогда с Фернандой был полный разлад – я тебе уже рассказывал… Но в конце концов я получил диплом и почти сразу устроился в государственный фонд, который занимался жильем для малоимущих. Это было вскоре после того, как подтвердился диагноз нашей дочери, и я ухватился за работу, как за соломинку, понимаешь, Гедали?

Его коллеги по фонду, почти все – молодые люди левых убеждений, видели в плане построения жилья для малоимущих реальный шаг к социализму. Сначала – жилье для всех, потом – пища для всех, потом – транспорт для всех, а там и средства производства станут общими. То, что дома предстояло строить частным подрядчикам, казалось не столь важным; истина должна была восторжествовать через диалектическое столкновение индивидуального с общим, эгоизма с альтруизмом, себестоимости домов с ценами, взимаемыми подрядчиком, обещанного качества цемента с трещинами, которым рано или поздно суждено было избороздить стены, с громадными разветвленными трещинами, напоминающими замысловатые рисунки (оленьи рога, схемы принятия решений или надписи вроде тех, которые пророк Даниил растолковывал царю). Тем более, что проект включал, в соответствии с идеями французского социалиста Луи Блана (1811 – 1882), создание в государственном секторе экономики самоуправляемых общественных мастерских. Доход от этих мастерских должен был частично распределяться между работниками, частично направляться на здравоохранение и социальное страхование и частично реинвестироваться. Рабочие становились инвесторами – вот в чем была собака зарыта: бить капитализм его же оружием!

В появлении трещин никто из группы – включавшей архитекторов, социологов, экономистов – ни минуты не сомневался, как не сомневался никто и в том, что трещинам этим уготована роль провозвестников социализма; споры шли только о времени их появления. Некоторые считали, что это случится сразу же, другие напоминали, что нельзя недооценивать живучести реакции и ее способности цепляться за власть. Как бы то ни было, максимальный срок, отпускаемый на появление трещин, составлял год-полтора. Стенгазета фонда была полна статьями на эту тему. Кроме того, там публиковались карикатуры и лозунги типа: С хлебом и жильем народ не гнет спину на господ!

Паулу был увлечен этим водоворотом. Иногда воодушевление его доходило до крайних пределов.