Когда, хоть и не без натуги, мнеО Мелибее и его женеЗакончить удалось на этот разБез меры затянувшийся рассказ,—Трактирщик в горести своей признался:«От бочки эля я бы отказался,Лишь бы жене моей послушать вас.Авось бы вразумил ее рассказОб этаком смирении примерном. Христовы кости! Вот он, всем пример нам.Коль поварятам надо взбучку дать,Ей только и забот, что мне соватьДубину в руки, в голос причитая:«Лупи их крепче! Ой, напасть какая!Бей насмерть! Не жалей дрянных щенят». А то косой золовка кинет взглядИль в церкви место не тотчас уступит,—Опять меня жена за это лупит.В лицо мне вцепится и ну кричать:«О подлый трус! Не смеешь наказатьОбидчицу. Садись тогда за прялку,А нож дай мне, чтоб заколоть нахалку».И так с утра до вечера вопит,И в доме коромыслом дым стоит: «Ой, горе мне! Мой муж чурбан и тряпка.Терплю обиды, как простая стряпка,А он жену не может защитить».В аду таком приходится мне жить,—То ль драться каждый день со всей округой,То ль из дому уйти, то ль слушать ругань.И ждет жена, чтоб, распалив свой гнев,Я зарычал, как африканский лев;Надеется, что недруга зарежу,Чтоб ей сбежать, сказав, что ночью брежуУбийствами, что тайный я злодей(Хоть никогда я не противлюсь ей,Чтоб оплеухами не пообедать),—Всяк мог бы мощь руки ее изведать,Осмелься он… Ну, да к чему мечтать. Что ж, сэр монах, вам время начинать,Но только, чур, смотрите веселее,Тогда и солнце будет нам милее.Рочестер скоро, вон за тем холмом.Не нарушайте нам игры нытьем.Не знаю только, как мне кликать вас:Сэр Джон, мессир Альбан иль сэр Томас.Не знаю точно родословной вашей,Ни звания, ни должности монашьей.Наверное, вы келарь или ризник:Ведь щек таких не видывал я в жизни.А ваше пастбище, должно быть, тучно,И вам пастись на нем, видать, сподручно.На постника вы вовсе не похожи;Не нагулять, постясь, подобной рожи. Вам должное воздать я был бы рад:В монастыре, конечно, вы аббат,Не послушник, а мудрый управитель,Которым похваляется обитель.Клянусь, нет человека в мире целом,Кто б станом был вам равен или телом.Ах, черт! И этакого молодцаЛишить насильно брачного венца!Бог покарай из братии церковнойТого, кто вас склонил к стезе духовной.Каким ты был бы славным петухом,Будь долгом то, что кажется грехом:Ведь, разрешив себе совокупленье,Какие ты зачал бы поколенья!Увы! Почто, монах, надел ты рясу?Как будто в льве убьешь привычку к мясу?Будь папой я, поверь ты мне, монах,Монахи все ходили бы в штанах,Коль не слаба мужская их натура,Будь велика или мала тонзура,И жен имели бы. Страдает мир:Ведь семя лучшее бесплодит клир.Побеги хилы от мирских корней,И род людской все плоше, все хилей.Супружеской в мирянах мало силы.Вы женам нашим почему так милы?Вы лучше нас умеете любить,Венере подать можете платитьМонетой крупной, полноценной, веской,А не чеканки люксембургской мерзкой.Вы не сердитесь, сэр, что так шучу,—Я в шутке правду высказать хочу». Монах его дослушал и в ответ:«Я выполню, хозяин, свой обетИ расскажу вам два иль три рассказаВпоследствии; для первого же разаХотел бы, коль не скучно вам сие,Днесь Эдварда святого житиеПоведать или лучше, для начала,Трагедию из тех, что я немало,Числом до сотни, в келье сочинил. Трагедию бы я определилКак житие людей, кто в славе, в силеВсе дни свои счастливо проводилиИ вдруг, низвергнуты в кромешный мракНужды и бедствий, завершили такСвой славный век бесславною кончиной.Как враг людской бессчетные личиныПринять готов, так для трагедий сихБерут размером разнородный стих;Обычный же размер для них — гексаметр, [143]Длиною он в шесть стоп… Хотя вы самиТрагедий строй легко определите,Коль вслушаетесь в них. Итак, внемлите. Но прежде чем рассказывать начну,Заметить надобно, что не однуИз былей тех о славных королях,О папах, императорах, царяхВы, может быть, не раз уже слыхали —Так чтоб меня потом не упрекалиЗа то, что их кой-как расположуИ что придет на ум, то расскажуВперед, а что запамятую — после.Мысль в них одна, их слушай вместе, врозь ли».