Кепка с карасями

— Да что ты! — сердился дядя Зуй. — Разве ж нас кум отпустит! Завтра жди.

Вначале мы шли дорогой, потом свернули на тропку, петляющую среди ёлок. Дядя Зуй бежал то впереди меня, то сбоку, то совсем отставал.

— У него золотые руки! — кричал дядя Зуй мне в спину. — И золотая голова. Он нас карасями угостит.

Уже под самый вечер, под закат, мы вышли к Гридино.

Высоко над озером стояла деревня. С каменистой гряды сбегали в низину, к озеру, яблоньки и огороды. Закат светил нам в спину — и стёкла в окнах кумова дома и старая берёза у крыльца были ослепительные и золотые…

Кум окучивал картошку.

— Кум-батюшка! — окликнул дядя Зуй из-за забора. — Вот и гости к тебе.

— Ага, — сказал кум, оглядываясь.

— Это вот мой друг сердечный, — объяснил дядя Зуй, показывая на меня. — Золотой человек. У Пантелевны живёт, племянник…

— А-а-а… — сказал кум, отставив тяпку.

Мы зашли в калитку, уселись на лавку у стола, врытого под берёзой. Закурили…

— А это мой кум, Иван Тимофеевич, — горячился дядя Зуй, пока мы закуривали. — Помнишь, я тебе много про него рассказывал. Золотая головушка!

— Помню-помню, — ответил я. — Ты ведь у нас, Зуюшко, тоже золотой человек.

Дядя Зуй сиял, глядел то на меня, то на кума, радуясь, что за одним столом собралось сразу три золотых человека.

— Вот мой кум, — говорил он с гордостью. — Дядя Ваня. Он карасей мордой ловит!

— Да, — сказал кум задумчиво. — Дядя Ваня любит карасей мордой ловить.

— Кто? — не понял было я.

— Дак это кум мой дядя Ваня, Иван Тимофеевич! Это он карасей-то мордой ловит.

— А, — понял я. — Понятно. А что, есть караси-то в озере?

— Ну что ж, — отвечал кум с расстановкой. — Караси в озере-то, пожалуй что, и есть.

— А я хозяйство бросил! — кричал дядя Зуй. — Решил кума своего проведать. А дома Нюрку оставил, она ведь совсем большая стала — шесть лет.

— Дядя Ваня любит Нюрку, — сказал кум.

— И Нюрка, — подхватил дядя Зуй, — и Нюрка любит дядю Ваню.

— Ну что ж, — согласился кум, — и Нюрка любит дядю Ваню.

Разговор заглох. Закат спрятался в тёмный лесистый берег, но окна кумова дома ещё улавливали его отсветы и сияли, как праздничные зеркала.

— А у нас ведь и подарки тебе есть, — сказал дядя Зуй, ласково глядя на кума и выставляя на стол подарки.

— И вареньица принесли? — удивился кум, разглядывая подарки.

— И вареньица, — подхватил дядя Зуй. — Черничного.

— Дядя Ваня любит вареньице, — сказал кум. — Черничное.

По берегу озера из лесу вышло стадо. Увидав дом, коровы замычали, забренчали боталами — жестяными банками-колокольцами. С луговины поднялась пара козодоев и принялась летать над стадом, подныривать коровам под брюхо, хватая на лету мух и паутов. Из кумова дома вышла женщина в вязаной кофте и закричала однообразно:

— Ночк, Ночк, Ночк, Ночк, Ночк…

— А что, кум, — спрашивал дядя Зуй, подмигивая мне, — где же у тебя морда-то? Не в озере ли стоит?

— Зачем в озере, — ответил кум. — Дядя Ваня починяет морду. Вон она стоит, морда-то, у сарая.

У сарая стояла морда, похожая на огромную бутыль, сплетённую из ивовых прутьев.

— Починяется морда, — с уважением пояснил мне дядя Зуй. — А другая не в озере ли, кум, стоит?

— А другая, наверно что, в озере, — ответил кум, сомневаясь

— Так не проверить ли? — намекнул дядя Зуй. — Насчёт карасей.

— Зачем же? — сказал кум. — Чего её зря проверять?

Закат окончательно утонул в лесах. Козодои всё летали над лугом, но уже не было их видно, только слышалась однообразная глухая трель.

— Ну, кум, — сказал дядя Зуй, — попробуй, что ли, волвяночек.

— Ну что ж, — вздохнул кум, — это, пожалуй что, и можно.

Он встал и задумчиво отправился в дом.

— Видал? — обрадовался дядя Зуй и снова подмигнул мне: — Начинается. Сейчас медку поедим.

Кум долго-долго возился в доме, выглядывал для чего-то из окна, а потом вынес тарелку и вилку.

— А вот хлеба-то у нас нет, — смутился дядя Зуй, вытряхивая грибы в тарелку. — У нас, извиняюсь, магазин был, кум, закрыт…

— Да ладно, — вставил я. — Волвяночки и так хороши.

Мы попробовали грибков, похвалили их, покурили. Дядя Зуй задумался, глядел на потемневшее озеро, в котором отражались светлые ещё облака.

— Не пора ли нам? — спросил я.

— Кум, — сказал дядя Зуй, — а ведь нам пора.

— Ну что ж, — сказал кум. — Спасибо, что погостили.

— Это, — сказал дядя Зуй, глядя на озеро, — вот друг-то мой интересуется карасей поглядеть. Белых. Золотых, говорит, видел, а белых чтой-то не попадалось.

— Ну что ж, — сказал кум. — Это верно, что карасей надо бы поглядеть. Давай кепку-то.

Он взял со стола Зуюшкину кепку и пошёл к бочке, что стояла у сарая. Зачерпнув сачком, кум выловил из бочки с десяток полусонных карасей, вывалил их в кепку.

— На вот, — сказал он. — Тут и другу твоему поглядеть хватит и Нюрке отнести, гостинца…

По каменистой тропинке, еле заметной в сумерках, мы спустились вниз, к лесу. Высоко над нами стояла теперь деревня Гридино. В окнах домов мерцали уже слабые огоньки, а высоко поднятый над кумовым домом скворечник ещё был освещён далёким закатом.

А в лесу была уже совсем ночь. Луна то появлялась над лесом, то запрятывалась в еловые ветки.