Керенский

По дороге они на несколько часов остановились в Лонгше-не у Нины Берберовой. Чета Керенских, не имевшая собственного загородного дома, и раньше часто бывала здесь. Комната для гостей, куда по утрам в открытое окно залетали ласточки, была в любое время закреплена за ними. "Иногда в теплые ночи, — вспоминала об этом Берберова, — к ним в открытую дверь забредала наша собака и, свернувшись калачом, ложилась у кровати на коврике, а кот, тихонько сказав что-то, прыгал через нее и устраивался у них в ногах. Но А. Ф. животных не жаловал, и кот, чувствуя это, норовил устроиться подле Неллиных колен". [444]

Сейчас всё было по-другому. Нелль плакала, постоянно повторяя, что немцы посадят Алекса в тюрьму "как Шушнига". [445]Переночевав в Лонгшене, Керенские на автомобиле отправились в сторону границы. Через Испанию они перебрались в Соединенные Штаты, которые и стали для Керенского последней страной изгнания.

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ

В Соединенных Штатах Керенский сразу включился в привычную деятельность. Он активно печатался в русской и американской прессе. Главной темой его публикаций была европейская война. Керенский крайне негативно отнесся к заключению советско-германского пакта 1939 года. Для него это стало очередным доказательством того, что сталинизм и фашизм представляют собой явления одного порядка. В отличие от многих представителей русской эмиграции, в том числе от своего давнего оппонента Милюкова, Керенский считал, что собирание русских земель не может служить оправданием сотрудничества с Гитлером. Не цель оправдывает средства, а средства определяют и оправдывают цель. Этого тезиса Керенский придерживался до конца своей жизни.

Несмотря на свое крайне отрицательное отношение к Сталину, Керенский почти не колебался в выборе позиции, после того как стало известно о нападении Германии на СССР. 28 июня 1941 года он записал в дневнике: "После долгих и тяжких раздумий я пришел к заключению: мы должны страстно желать сейчас только одного — чтобы Красная Армия сохранила свою боеспособность до этой осени. И если получится — это будет чудом!.. Теперь, как в войну 1914 года, судьбы мира зависят от того, выдержит или не выдержит замученный, голодный и раздетый русский народ под страшным натиском гитлеровских панцирных дивизий нужное для спасения демократии время…" [446]3 июля Керенский отправил телеграмму Сталину с просьбой дать указание советскому послу в Вашингтоне принять его. Ответа он так и не получил.

Страшные неудачи Красной армии и приближение немцев к Москве не оставили Керенского равнодушным. В декабре 1941 года он писал: "Со времен монгольского ига никогда над существованием русского народа не висела такая страшная угроза, и никогда еще со Смутного времени Российское государство не находилось в такой внутренней слабости". Керенский обращался ко всем, кто мог его слышать, к эмигрантам и соотечественникам в России, с призывом забыть прежние разногласия: "Во имя успешной защиты ее, во имя сохранения наследия наших предков, мы все — и властвующие, и от власти страдающие — должны поставить крест над вчерашним днем и соединить свои силы в борьбе, ибо, как бы ни кончилась мировая война, Россия будет другой". [447]

Это писал человек, которому перевалило за шестьдесят, а не тридцатишестилетний глава Временного правительства. Теперь он понимал не только силу слов, но и ответственность за сказанное. Живя в Соединенных Штатах, Керенский видел, что отношение к России на Западе далеко не однозначно. Как только стало ясно, что Германия напрягает свои последние силы, что исход войны предрешен, в американской печати стали появляться многочисленные статьи, предупреждающие об опасности возрождения русского империализма. Их авторы впрямую говорили, что победившие демократии на следующий день после капитуляции Германии должны будут повернуть оружие против недавнего союзника — Советов. Керенский считал это страшной ошибкой, способной только укрепить сталинский режим: "Весь народ опять пойдет за тем же Кремлем, если под предлогом борьбы с мировой опасностью русского, только покрасневшего, империализма начнут опять загонять Россию в вечно памятные брест-литовские и версальские границы". [448]С удивительной прозорливостью Керенский предсказал раскол мира на две половины, в которых будут доминировать США и СССР.

Жизнь Керенского в Америке была непростой. Газетных гонораров часто не хватало. К тому же Нелль начала тяжело болеть. В апреле 1945 года с ней случился тяжелый приступ, сопровождавшийся потерей сознания. Врачи констатировали опухоль мозга и честно предупредили Керенского, что делать что-то уже поздно. Керенский попытался скрыть от жены страшный диагноз, но она сама догадывалась о том, что происходит. Нелль захотела вернуться на родину, где она не была уже больше двадцати лет.