…Галич слушал список претензий, рисуя в блокноте ромашки и свастики. Под льющиеся требования исключительно ирландского клевера, датского пива и швейцарских жокеев промоутер думал, в какой момент он допустил ошибку. Ведь всё было хорошо. Он впервые увидел молодого кентавра на таджикской границе, когда возил погранцам одну замшелую певичку. Еремко взяли на афганской границе с полста кило гашиша на мыльной спине. Для контрабандистов кентавр был талибанской мечтой: кроме быстрых копыт и ослиной выносливости Еремко имел человеческие мозги, чтобы вовремя слинять, и руки, чтобы отстреливаться из «калашникова». Галич сразу увидел в нём потенциал. Так как погранцы уже продегустировали трофей, ему не стоило особого труда убедить их, что он – Гендальф, и забирает кентавра, чтобы вернуть его эльфам Долины.
Кентавр быстрее лошади. Плюс он может грамотно рассчитать силы на дистанции, поэтому Галич с Еремко решили зарабатывать на скачках. Промоутер заплатил швее за лошадиную маску, отстегнул ветслужбе за соответствующие справки, договорился о молчании с жокеем Трегубовым (у того была ипотека, поэтому вышло чуть дороже ветов) и вместе с кентавром стал подниматься вверх по хлипкой спортивной лестнице. Они начали с малого – выиграли Кубок Мордовии. Потом «Камчатскую Весну». Дальше были «Кубок Президента Башкортостана» и «Гранд Астана». Призовые деньги были небольшие, но их хватало на аренду коневозки и заказ пары мясных пицц на вечер. Ну и жмоты-«Матрёшки», конечно, подкидывали. По ночам Ланселот-Еремко совершенно бесплатно тренировался на колхозном поле. Образование в виде чтения, письма и пользования смартфоном он тоже получил на халяву от промоутера. Будучи не только партнерами, но теперь уже и друзьями, они заявились на турнир в Нижнем. Призовые были так себе, но выигрыш сулил участие в Президентском Кубке. Еремко даже не вспотел и влетел на финиш, опередив ближайшую лошадь на два корпуса. Через два часа Галичу позвонили – вы в игре. А Москва – это прямой путь на королевскую гонку в Дохе. И вот это уже космос.
Галич готовился. Он заставлял кентавра просматривать записи забегов его будущих конкурентов – орловского Ермака, ахалтекинца Бахши, дончанки Сиесты и многих-многих других. Чемпионов, вечно вторых, борющихся с собой неудачников… Но что-то произошло, щёлкнуло в кентавровом мозгу. Меньше концентрации, больше пицц, сигар и пивка. Лёгкие победы морально убили Еремко, и словно набухающее от газов пузо лошадиного трупа, быстро росло его эго.
– …и мне похуям, где ты это всё достанешь, ты понял? – закончил кентавр свой словопад.
– Или что?
– Или что?! Да я на хер тебя пошлю!
– Да? И куда ты пойдёшь, мне интересно?
– Куда угодно! Встану посреди трассы и сниму эту башку поролоновую! На одних ток-шоу так наварюсь, что тебе и не снилось!
– А, ну иди, снимай. Ты на московском ипподроме, челоконь, тут тебе не Башкирия! Здесь всем насрать, как ты выглядишь! Одни селфят свои цветочные шляпки, а для других ты – всего лишь цифра в ****ом ставочном талоне!! Им всё равно, человеческая у тебя голова или китовый хер, завёрнутый на шее как мамин шарф! Так что туши сигару, завязывай с бухлом и настраивайся на забег, пока я буду валяться в ногах у Димана! Понял меня, ***ло непарнокопытное?!
Кентавр подошёл к нему вплотную и медленно опустил голову, шумно выдув ноздрями букет из ненависти и пивного амбре:
– Иди. На. ***. С тобой или без тебя, я выиграю этот Кубок даже в говно. Потому что я – лучший. Я – уникален. А ты – нет. ЧЕЛОВЕК.
Галич посмотрел на часы:
– Уникальный, говоришь? Ну тогда наслаждайся.
Промоутер с ноги вышиб перед кентавром коневозную дверь. Что-то глухо упало на дно трейлера. Это была сигара, выпавшая изо рта Еремко.
Тренировочный загон уже наполнился скакунами. Они были кентаврами. Все до единого. Ни одной лошади.
– Салам алейкум, Ферузов! – Скай (он же в человеческом миру Саня Рыкунов) легко махнул через ограду загона и подскакал к ахалтекинцу Бахши (Еремко узнал его по белым «гольфам» на копытах).
– Привет, Сано! – с акцентом ответил ахалтекинец. – Пришёль на мой хвост сматрэт, когда стартанэм?
– Ой бляяяяяя! Анаболиков обширялся что ль, брателло?