Платье перестало кружить под потолком и остановилось за её спиной.
– Бог мой, она рефлексирует из-за болвана в тигре! Лисицина! Перестань думать о всякой швали.
– Да почему он шваль-то? Он… что он, не человек, что ли?!
– Не человек твоего полёта! – Уточнило платье. – Ты – им-пе-рат-ри-ца! Всё, что ты делаешь, о чём думаешь и чем дышишь – это политика!
– И любовь?
– В первую очередь, детонька! Ты не должна её рассматривать как чувство! Думай о ней, как об инструменте.
– Каком нах инструменте?!
– Инструменте расширения нашего… эммммм… Государства. Оно пока маленькое, всего-то жалкие 27 квадратов, но удачная политика отношений…
– Я не хочу об этом говорить!
– Вот например намедни к тебе подошёл молодой человек в льняном костюме…
– Мо-ло-дой?!
– Не будь эйджисткой! Можно же было не выкобениваться и хотя бы изучить интеллигентно предложенную визитку…
– Он пошутил про коня! Блять! Человек, который шутит про Екатерину и коня – это в принципе мудак! В льняном он костюме или водолазном!
– …Так вот на этой визитке были слова «топ», «газ» и «никель». – Гнуло платье свою царскую линию.
– Слушай! – Лисицина с силой выдернула щипчиками очередную жертву. – Ты-то кто такая! На тебе самой камни из бутылочного стекла, не тебе выёбываться!
– Знаешь, я поняла! Я слишком велико для тебя!
– Во всех смыслах!
– Нахалка! – Взвизгнуло платье и удалилось в шкаф, громко хлопнув дверцами.
– Ты Доширак будешь? – Крикнула вслед идеально ощипанная Лисицина.
– Без майонеза – НЕТ! – Последовал ответ из шкафа.
…Васильев всё же не сдался. В одну ночь, развесив матерящегося тигра на сушилке, он смешал гранулированный кофе с кипятком прямо в чайнике и сел писать стихи. К утру с помощью хоровода муз и сайта «Рифмоплёт» он выковал чистое золото. Написав на тигровых лапах шпаргалку (пообещав хищнику после отстирать её вручную), окрылённый Васильев прилетел на Никольскую и принялся ждать свою Царицу, прячась за фонарём. И ровно в 13:00 та снизошла к туристическому люду… рука об руку с Иосифом Виссарионычем Мунтяну. Молдавский Вождь был похож на Сталина так же, как жаба на иголку, но усы, переходящие в лампасы, творят чудеса. Пара «Сталин-Екатерина II» отлично работала на пьяных британцев, но совершенно не устраивала Васильева. Он решил выждать в надежде, что Виссарионыч со временем отцепится. Но в 14:00 на Никольскую нескончаемой анакондой заползла китайская золотая жила, и Отец Народов и шести детей в Кишинёве ещё крепче вцепился в Екатерининскую длань. Тогда тигр Васильев решил дождаться конца охоты и проследить за своей любовью, когда та занырнёт в какое-нибудь уединённое переодевалочное место. Животное терпение принесло свои плоды – после последнего дефиле герои исторических учебников наконец расцепились и пошли в разные стороны. Васильев неслышно крался за ссутулившейся после работы царицей, но уходящее солнце напоследок выстрелило лучом, который, срикошетив от купола Храма Богоявления Господня, ослепил его к дьяволу. Потеряв из виду любимую спину, Васильев заметался по переулкам и добежал до Ильинки, где его и отметелили Пингвин и Вареник с прячущимися внутри злобными людьми. Никто не любит конкурентов, шляющихся по твоей территории…
– Ндаааа… Я унижен пингвином и вареником. – Зафилософил тигр. – Ещё и на лапах 6 четверостиший нескладного говна… Как там на дне, Васильев?
Васильев не ответил – он мирно лежал и слушал песню Утёсова в исполнении жизнерадостного деда, доносящуюся даже до Ильинки.
– У чёёёёрного моряяяяяяяя…
Васильев достал телефон.
– Кому это ты собрался звонить, недобиток?
– В химчистку. Сдам тебя туда завтра.
– Ты Гитлер в костюме Менгеле!!!
…Где-то далеко наверху, над огнями дешевых никольских гирлянд, рассыпались первые звёзды. Народ постепенно покидал улицу, освободившись из загонов ресторанных веранд и растекаясь по переулкам. Васильев запихнул сумку с тигром под скамейку и сел, подперев голову руками. Душа Васильева страдала от любовного фиаско, а тело – от хорошо поставленных ударов Вареника. Васильев страдал весь.
На скамью тяжело опустился рюкзак с прикованным медведем. Переодетая в чернь Императрица села рядом и с наслаждением вытянула джинсовые ноги.
– Как прошёл день? – Спросила она.
Кто-то невидимый превратил Васильева в рыбу и выбросил на берег. Стихи были в сумке, а комплименты выбиты Пингвином. Васильев молча смотрел на Лисицину. И неожиданно для себя брякнул то, что думал.
– Не очень. Почки болят. А ещё я вспотел, как сволочь, в этой плюшевой бане.
– Казанова! – тихо съязвило содержимое его сумки.
– У тебя хоть вентиляция в голове есть. – Ответила Лисицина. – А у меня ебучий парик. Через десять минут волосы как проволока.
– Боже мой, какой позор… – Запричитало из её рюкзака.
– Пф! Он хотя бы не натирает. Во! – Васильев ткнул пальцем в красную полосу на шее. – Если долго башкой вертеть, её отпилить можно.