Читаем Кьеркегор полностью

Идеи Кьеркегора развивались с той же скоростью, с которой выходили его сочинения. Его анализ понятия «существование» сыграл решающую роль в последующем развитии экзистенциализма. Для Кьеркегора существование иррационально (в математике иррациональными называют числа, которые невозможно представить в виде отношения двух целых чисел, такие, например, как число π.) Для Кьеркегора существование есть то, что осталось после того, как все остальное было проанализировано. Оно просто «там». (Кьеркегор сравнивал его с лягушкой, которую вы обнаруживаете на дне кружки после того, как выпили все пиво.)

Но, приступая к рассмотрению нашего собственного существования, мы обнаруживаем, что оно не просто «там». Его нужно прожить, преобразовать в действие посредством «субъективного мышления». Это важнейший элемент нашей субъективности, и он ведет к субъективной истине. Здесь мы видим, что имеет в виду Кьеркегор, когда утверждает, что «субъективность есть истина».

Для Кьеркегора существует два вида истины. Объективная истина – истины, например, исторические и научные – относится к внешнему миру. Она может быть подтверждена с помощью внешних критериев. Другими словами, объективная истина зависит от того, что сказано. Субъективная истина, с другой стороны, зависит от того, как это сказано.

В отличие от объективной, субъективная истина не имеет объективных критериев. Кьеркегор приводит пример с двумя молящимися прихожанами. Один молится «истинному пониманию Бога» (для Кьеркегора – христианскому), но делает это «в ложном духе». Второй – язычник, молится примитивному идолу, но со «всей страстью к бесконечному». По Кьеркегору, именно последний обладает большей субъективной истиной, потому что молится искренне, «чистосердечно». Кьеркегоровское понятие субъективной истины сходно с понятием искренности. Оно подразумевает страстную внутреннюю вовлеченность.

Субъективная истина более важна для Кьеркегора, потому что связана с нашим существованием на базовом, фундаментальном уровне. Как мы уже видели, она не соотносится ни с каким объективным критерием, но соотносится с иррациональным, с тем, что остается после анализа всех объективных критериев. Таким образом, субъективная истина имеет отношение к самой основе наших ценностей – не столько к тому, «правильны» ли они, сколько к природе нашей приверженности им.

Получается, что мораль не может проистекать из объективного факта. Любопытно, что в этом Кьеркегор солидарен с глубоким атеистом и скептиком XVIII в., шотландским философом Дэвидом Юмом. Согласно Юму, мы можем познать лишь то, что дает опыт. Отсюда мы извлекаем так называемые факты. Но из этих фактов невозможно вывести никакой морали. Из того, что умеренность благоприятствует должному поведению, вовсе не следует то, что мы должны придерживаться умеренности. И Кьеркегор, и Юм согласны в том, что вывести «должен» из «есть» невозможно. (Попытка включить этику в философию известна сейчас как натуралистическая ошибка.)

Но вера Кьеркегора в превосходство субъективной истины (над объективной) заставила его усомниться в утверждении Юма относительно первенства факта. Кьеркегор правильно замечает, что даже так называемые факты могут определяться нашим отношением. Наши ценности в значительной степени определяют «факты». Столкнувшись с одной и той же реальностью, христианин и охотник до развлечений могут увидеть разные факты – например, если оба оказались в борделе или келье религиозного аскета. Таким образом, каждый индивидуум является творцом своего мира. Он создает этот мир на основе своих ценностей.

Здесь нетрудно увидеть семена теперешнего релятивизма с его отказом от понятия объективной истины. Кьеркегор также предвосхищает феноменологию XX в., которая рассматривает все формы сознания как «интенциональные»; иначе говоря, сознание всегда имеет цель. То, каким мы видим мир, зависит от того, что мы намерены с ним сделать. «Мир счастливого человека совсем иной, нежели мир несчастливца», – заметил Витгенштейн, и эта очевидная банальность получает совсем другое, более глубокое звучание, когда человек осознает, что имеет в виду волевой акт. Кьеркегор понимал, что человек видит мир таким, каким желает видеть, и это зависит от выбранных им ранее ценностей, тех, по которым он живет, тех, что сделали его таким, каков он есть. Таким образом, Кьеркегор утверждает, что именно ценности, которые создают индивида таким, каков он есть, точно так же создают и мир.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза