Кьеркегор

Социально-психологической основой закономерности распространения экзистенциализма является соответствие кьеркегорианского иррационализма духовному климату эпохи заката капитализма, «сумерек Запада», по выражению Хайдеггера. «Человеческое существование вполне может стать трагичным во второй половине двадцатого века,— пишет персоналист А. Лессинг в своей статье „Гегель и экзистенциализм: о несчастье“.— Мы не можем скрыть того факта, что, несмотря на положительные успехи науки, технологии, демократических возможностей и возросшего уровня жизни, большая часть личной жизни остается во власти отчаяния, тоски и особенно неудовлетворенности. К этим именно условиям как раз и обращается философия существования...» (73, 76 и 61—62). Уже «трагическая диалектика» неогегельянца З. Марка устремляет философию в этом направлении. Экзистенциализм же во всех своих проявлениях представляет собой философское выражение глубокого духовного кризиса, неизбежного в эпоху деградации капиталистического общества. Если протестантская теология, находящаяся под влиянием кьеркегорианства, известна как «теология кризиса», то неокьеркегорианство в целом не что иное, как философия кризиса. Она является «выражением ситуации, в которой в данный момент находится разваливающаяся постройка, философией разлома, отсутствия опорного пункта, обусловленного сокровенными проблемами неуверенности в собственной безопасности... ситуации отчаяния... Это — адекватное выражение, раздирающий душу крик человека, находящегося в критическом состоянии» (53, 396—398). «В болезненности Кьеркегора мы находим,— по словам Томпсона,— общечеловеческое» (93, 45). Философия страха, тревоги, отчаяния, заброшенности, обреченности, смерти — таковы обычные характеристики экзистенциализма, данные этому течению самими его глашатаями, заменяющими «экзистенциалиями» и «пограничными ситуациями» традиционные философские категории и делающими их единственным предметом своих тягостных рефлексий.

Кьеркегор однажды сравнил себя с человеком, живущим на чердаке, который вот-вот рухнет, и знающим об этом. Вот почему в его философии нашли себя люди, живущие в обществе, обреченном на слом, люди, «потерявшие всякую почву под ногами» (82, 274). Беспокойство, растерянность, глубокий пессимизм, который тщетно пытаются преодолеть несбыточными, рассеивающимися, как дым, иллюзиями, создают психологическую атмосферу, наиболее благоприятствующую внедрению экзистенциализма в сознание людей. «Мир XX столетия, охваченный конвульсиями войн и революций, экономическими и социальными кризисами, не может больше узнать себя в философствованиях „Розовой библиотеки“. Но он узнаёт себя в трагических размышлениях Кьеркегора и в его активном пессимизме» (51, 117). О какой «разумной действительности» в капиталистическом обществе может идти речь в эпоху империалистических войн, фашистского варварства, нависшей над человечеством ядерной угрозы? На какой рационализм, какую логику, какую закономерность может полагаться буржуазная идеология, если они не только предвещают, но уже несут в себе крах всех буржуазных традиций, установлений, всего строя и уклада жизни, всего того, без чего буржуазное существование немыслимо. Личная патопсихология «единичного» стала рупором извивающегося в духовных судорогах безумного, безумного мира. «Кьеркегор, возможно, был болен, но ведь и все мы таковы»,— откровенно признает Ж. Гюсдорф (51, 107). «Великая болезнь нашего века,— ставит диагноз директор службы здоровья Гарвардского университета доктор Фарнсворт,— это никчемность, уныние и отсутствие смысла и цели в жизни» (цит. по: 26, 51).

Мы приводим суждения и оценки не посторонних, не чуждых, враждебных капиталистическому миру людей, а свидетельства изнутри этого мира, признания людей о мире, в котором они живут, интересы, заботы, настроения, треволнения которого — это их интересы и настроения. Мы приводим откровенные высказывания об обычных, «естественных», «нормальных» переживаниях человека, живущего, существующего в уродливом, болезненном мире, где «существовать» — значит непрестанно пробиваться сквозь колючую проволоку неразрешимых противоречий.