Кероглу

Кероглу отдал приказ —
Должен, должен я твою
Голову разбить сейчас,
Должен, должен я твою.

Как у волка — щелк зубов.

Саблею пролью я кровь,
И потом отнять любовь
Должен, должен я твою.

Я Эйваз, мне — побеждать.

Услужу Хури опять —
И забвению предать
Должен имя я твое!

И словно разъяренный лев, накинулся он на Араб-Рейхана. С первого же удара простер его на землю.

Не давая опомниться, сел ему на грудь и теперь сам стиснул, как тисками, плечи Араб-Рейхана. На губах Араб-Рейхана выступила пена. Увидел это Кероглу и пропел:

Попал ты в страшную беду.
Арабоглу,[129]

Арабоглу!Окутал саваном себя
Арабоглу, Арабоглу!

Без дани будет жизнь плоха,

Без жизни и земля глуха.
Ты — тлен, ты — нечисть, ты — блоха,
Арабоглу, Арабоглу.

Ты Кероглу теперь узнал,

И род его, поверь, узнал,
С тобою шутку я сыграл,
Арабоглу, Арабоглу!

Эйваз, выпустив вдруг плечи Араб-Рейхана, схватил его за пояс. И крикнув: «Уповаю на твою помощь!», поднял Араб-Рейхана на воздух, со всего размаха бросил наземь и снова сел ему на грудь.

Вся площадь пришла в ликование. От криков восторга звон стоял в ушах.

Посмотрел Кероглу с высоты минарета на Араб-Рейхана и запел:

На вершинах высоких гор
Непогода, туман бывают.
Снег идет и сугробы лежат,
Злые ветры, бураны бывают.

Коль силен, благороден игид,

Коль рука у него не дрожит
И скакун у него знаменит —
Острый меч и багряным бывает.

Если друга свойского нет,

Полководца у войска нет
И сражений геройских нет —
Горе поздно иль рано бывает.

Хищный сокол летит, высок,

Он охотится у осок.
Кто в краю чужом одинок,
Тот несчастен, обманут бывает.

Не кичись, не ярись, подожди,

Острый камень не жми к груди,
На ристалище не выходи —
Стан могучее стана бывает!

Кероглу сделал знак Эйвазу. Тот вынул кинжал и приставил его к горлу Араб-Рейхана. Потом обернулся к Кероглу, узнать, чего он хочет.

Кероглу сказал:

— Эйваз, как-то раз в честном бою я победил его и подарил ему жизнь. А он предательски поступил со мной. Предателям же нет на земле места!

Эйваз не стал больше ждать. Вонзив острие кинжала, он в одно мгновение отделил голову от тела Араб-Рейхана.

Тотчас удальцы открыли дверь минарета. Кероглу вышел на площадь.

Войска Араб-Рейхана, видя своего предводителя мертвым, сдались.

Удальцы вступили в город. Как ни искали пашу, найти не могли. Он, как говорится, обратился в кусок сдобного теста и выскользнул из рук.

— Не беда, — сказал Кероглу. — Это тоже особая храбрость. У таких людей десять доблестей. Девять из них — бегство, а десятая — уменье вовсе не попадаться на глаза. Не ищите его больше!

Словом, сели удальцы на коней. Все были наготове. Кероглу приказал, и отряды двинулись. Смотрит Кероглу только Эйваз не сел на коня, и как будто не думает садиться. Он спросил:

— Эйваз, чего ты ждешь?

Эйваз промолчал. Кероглу спросил снова. Эйваз опять ничего не ответил. Когда же Кероглу спросил его в третий раз, взял Эйваз саз, обвел глазами площадь, остановил взгляд на одной ее стороне и спел:

На вершине высокой горы —
Мне снежок розоватый видится.
Голубоглазая мне
В одежде крылатой видится.

К дому друга я подхожу,

На груди шнурки развяжу;
Я устами ее дышу —
На груди два граната видятся.

Обернулся Кероглу, взглянул в ту сторону, куда смотрел Эйваз, и что же видит? Хури-ханум рассыпала свои шелковые кудри вдоль стана, опустила голову на плечо и смотрит так печально, так печально, словно раненая газель. Понял все Кероглу и задумался, как быть, а Эйваз докончил песнь:

Я Эйваз, не сдержать тоску,
Не щеголять мне больше в шелку,
В Ченлибеле гулять не смогу —
Мир, тисками зажатый, видится…