Кероглу

Взял Демирчиоглу в свои руки ручищи раба и вперил взгляд в его глаза. Прижал Кероглу к груди трехструнный саз и запел. Послушаем, что спел:

Ответь по чести, сын араба, мне:
Прощался ль ты с судьбой когда-нибудь?
За друга своего хотя бы раз
Рискнул ли головой когда-нибудь?

Эйваз сидел возле Кероглу. Оглянулся Кероглу, посмотрел на него. Потом повернулся к рабу и запел снова:

Пятнадцать лет Эйвазу моему.
Он смел, не поддается никому.
Средь скал крутых на свет или во тьму
Носился ль бурей ты когда-нибудь?

В сраженьях собирает дань мой сын,

Громит Алеппо, словно властелин.
Когда врагов — полки, а ты — один,
Вскипал, как вал морской, когда-нибудь?

Вступив в жестокий бой, в кровавый бой,

Сравнял ли горы с черною землей?
С чужой, на меч надетой, головой
Кончал ли честно бой когда-нибудь?

И к самой грани смерти подскакав,

Вытаскивал ли друга за рукав?
Перед врагом, от страха зубы сжав,
Не трусил ли порой когда-нибудь?

Не оставляет Кероглу долгов.

Я чудеса в бою творить готов.
Сносить одним ударом семь голов
Ты сможешь ли, мечом, когда-нибудь?

Песня была спета. Демирчиоглу сказал:

— Кероглу, слова твои как бесценный жемчуг. Равных им не сыскать. Только у этого бедняги не увидел я и тени перечисленных тобой достоинств.

— Эх, брат, — сказал Кероглу рабу, — коли звуки моего саза, мой голос, мои песни не тронули твоего сердца, из тебя настоящего удальца не выйдет. Но я не из тех, кто поступает подло. Руку, что в надежде ухватилась за полы моей одежды, я не оттолкну. Оставайся, ешь, пей. Живи с удальцами, садись и вставай с ними, выучись боевому искусству. Если выучишься — хорошо, нет — не беда.

Так раб и остался в Ченлибеле. Теперь оставим его тут с удальцами. О ком бы рассказать вам? Об Ахмеде-таджирбаши.

Наконец наступил день, когда караван Ахмеда-таджирбаши с товарами подошел на пятнадцать-двадцать агаджей[110] к Ченлибелю. Подал знак Ахмед-таджирбаши, и караван остановился. Сам же он, взяв начальника своей стражи, проводника каравана, нукеров и лучших людей из охраны, поднялся на вершину холма. Приставив правую руку к глазам, острым взглядом окинул он окрестности и тотчас заметил дозорных в сторожевой башне Ченлибеля. Повернувшись и указав на них своим спутникам, он сказал:

— Видите? Дозорные Кероглу глаза свои проглядели, наблюдая за дорогой, но так ничего и не увидели. — Тут Ахмед-таджирбаши и добавил хвастливо: — Вы-то не увидите. А от моих глаз птица и та не укроется.

Рассказывают, что и впрямь Ахмед-таджирбаши был очень зорок. В детстве мать заставляла ходить его все по коврикам до по коврам. Ноги его не касались голой земли. Потому, говорят, у него и были зорки глаза, как у дикой кошки.

Проводник сказал:

— Раз ты говоришь, что дозорные там, как же мы можем идти туда? Или подождем здесь или вернемся назад.

— Нет, вижу я, ничего вы не понимаете — ответил Ахмед-таджирбаши. — А я хорошо знаю, прав Кероглу. Он никогда не ограбит караван, пришедший из чужих стран, только возьмет выкуп и отпустит. А беда тем караванам, которые возвращаются домой. Уж их-то Кероглу не отпустит, пока не разорит начисто. Да вы не бойтесь, ничего страшного не будет. Пусть собираются тут хоть сотни Кероглу. С моими глазами и с моей головой я, как говорится, хвоста в руки им не дам.

Словом, спустился Ахмед-таджирбаши с холма, окликнул свой караван, и снова тронулся в путь.

Ну, пусть себе караван движется по дороге в Ченлибель, Ахмед-таджирбаши идет во главе его, слушайте, о чем я расскажу вам. О Ченлибеле.

Оказывается, дозорные заметили караван Ахмеда-таджирбаши и поспешили сообщить об этом Кероглу Тот позвал Дели-Гасана и сказал:

— Возьми кого захочешь из удальцов и пойди — сведи счеты с тем купцом.

— Кероглу, слова твои можно понять по-разному, — ответил Дели-Гасан. — Как свести счеты? Деньгами или египетским мечом?

Тогда Кероглу спросил:

— А что, каравая этот идет сюда или уходит отсюда?

— Идет сюда.

— Сведи счет деньгами! Возьми с них выкуп и отпусти, пускай идут своей дорогой. А окончательный расчет они получат от меня самого на обратном пути.

Дели-Гасан вышел, окликнул нескольких удальцов, в мгновение ока они повскакали на лошадей, проехали вперед и засели в засаду. Когда караван Ахмеда-таджирбаши подошел к ним, удальцы вышли из засады и преградили путь.

Дели-Гасан спел: