Маргарет Уайт была крупной женщиной с большими крепкими руками, но на удивление маленькой головой, венчающей сильную, жилистую шею. Красивое некогда лицо. Даже и сейчас еще, можно сказать, красивое, только теперь оно постоянно хранило выражение какой-то дикой одержимости. И глаза – бегающие, беспокойные. Годы беспощадно углубили морщины у суровой, но, как ни странно, безвольной складки рта. Волосы, всего год назад черные, теперь почти совсем побелели…
Единственный способ искоренить грех, истинный черный грех, это утопить его в крови
(принести ее в жертву)
раскаявшегося сердца. Конечно же, Господь понимает это и потому указал перстом на нее. И разве сам Господь не велел Аврааму отвести сына Исаака на гору?
Маргарет прошаркала в своих старых, растоптанных шлепанцах на кухню, выдвинула ящик стола и достала нож, которым они разделывали мясо, – длинный, острый, истончившийся посередине оттого, что его постоянно точили. Она села на высокий стул у разделочного стола, нащупала рукой брусок в алюминиевой мисочке и принялась возить им по сверкающему краю лезвия с тупой целеустремленностью проклятой души.
Часы с кукушкой тикали и тикали; наконец птица выскочила и прокуковала один раз, объявляя восемь тридцать.
Почему-то Маргарет Уайт казалось, что она чувствует во рту привкус маслин.
Когда Томми пригласил ее танцевать в третий раз, Кэрри пришлось признаться, что она не умеет. Но она не стала добавлять, что теперь, когда сцену на полчаса заняла рок-группа, ей просто стыдно вертеться и прыгать в центре зала.
(грех)
Да, грех.
Томми кивнул, затем улыбнулся и, наклонившись к ней, сказал, что и сам не выносит танцев. Может быть, она хочет пройтись и посетить кого-нибудь за другими столиками? У Кэрри перехватило дыхание от волнения, но она кивнула. Очень хорошо. Он проявляет внимание к ней, и ей следует делать по отношению к нему то же самое, даже если Томми этого не ждет, – таковы правила игры. Кэрри чувствовала, как ее окутывает очарование вечера, и только надеялась, что никто вокруг не подставит ей ножку, не прилепит на спину записку типа «дай мне под зад», не плеснет в лицо водой под общий хохот и улюлюканье.
Да, очарование – только не божественное, а скорее языческое.
– Кэрри? – раздался рядом неуверенный голос.
Томми отправился за пуншем, и она так увлеклась, разглядывая рок-группу, танцующих в зале и другие столики, что даже не заметила, как к ней подошли.
Кэрри обернулась и увидела мисс Дежардин.
Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, и между ними словно металось туда-сюда одно и то же воспоминание,
(она видела меня видела меня голой плачущей в крови)
связывавшее их без слов и сознательных усилий мысли – только одними глазами.
Наконец Кэрри сказала застенчиво:
– Вы очень славно выглядите, мисс Дежардин.
Ее мерцающее серебристое платье идеально подходило к светлым волосам, уложенным в высокую прическу. На шее висел простенький кулон. Выглядела она, помимо всего прочего, еще и очень молодо, настолько молодо, что ей самой бы в пору танцевать, а не следить на балу за порядком.
– Спасибо. – Она постояла в нерешительности, затем дотронулась ладонью в кружевной перчатке до руки Кэрри. – Ты сегодня очень красива. – В каждом слове, казалось, был заложен какой-то особый смысл.
Кэрри почувствовала, что снова краснеет, и опустила взгляд.
– Я вам, честное слово, признательна. Я знаю, что это не так… на самом деле… но все равно, спасибо.
– Это правда, – добавила мисс Дежардин. – И я хотела сказать, Кэрри… все, что было в прошлом… это все забыто.