Кесарево свечение

Это уж я потом полностью отвязалась в разнузданном направлении так, что вполне заслужила все эти любезные козлов наклеечки: телка, лоханка, подстилка. Ну, а уж в Америке-то Наташка-Какашка с Нарвских ворот совсем вразнос пошла.

Впрочем, должна сказать, не все уж так однозначно было во время заокеанских приключений — ведь все-таки иногда что-то питерское, что-то гореликовское все ш таки проскальзывало и в Жеке все ш таки графе Воронцове, и в Коляне, князе Олада, недаром все ш таки они на мне вдвоем женились, а потом и погибли из-за меня. Да и старый бонвиван барон Фэймос был ведь поэтом любви все ш таки. А уж что говорить об этом сумасшедшем Абрашке Шумейкере, который ради меня стал звездой профессионального баскетбола в шестьдесят лет и которому я все ш таки столько гусят родила. Даже в этом циклопе с «пылающего континента» что-то было. При всей низости убеждений он воспарял в любви, а возраст только прибавлял ему взлетной тяги. Тягучее старичье, между нами, прям-таки создано для нас, девушек.

Славка, не отходи от меня, все время трогай! Знаешь, я вообще-то не знаю, родилась ли я на свет Божий. Если ты опять свалишь, я не пойму тогда, зачем были все эти горести, ревности, стыды, ярости. Ведь только с тобой у меня «шестое» просыпается. Что шестое, не понимаешь? Гумилева забыл, балда?

Крупными шагами в просцениум выходит Ильич Гватемала. Тащит за пуговицу Ст. Официанта.

ГВАТЕМАЛА (громогласно). Экое свинство! Что за бардак! Это ресторан или бардак?

СТ.ОФИЦИАНТ (защищает свою пуговицу как символ достоинства). Руки прочь, красный узурпатор!

ГВАТЕМАЛА. Не успеешь завязать беседу с единомышленниками, как у тебя уводят законную жену!

СТ.ОФИЦИАНТ. Руки прочь, или мои поварята возьмут тебя в ножи! (Вдруг перехватывает инициативу, и теперь уже он держит обидчика за брючный ремень). Не знаю, откуда ты взялся, но уж явно не из сословия сеньоров! Говори, кто таков!

ГВАТЕМАЛА. Я писатель Ильич Гватемала, черт бы вас всех побрал! Руки прочь, прислужник реакции, или весь ваш бардак взлетит на воздух! Я автор двенадцати романов циклопического реализма! Я возглавлял революции и шесть раз был расстрелян! Никто не помешает мне вернуть мою законную супругу!

ГОРЕЛИК (не выпуская девушку из объятий). Никто, кроме меня!

КАКАША (весело). Ну вот, опять дуэль!

ГОРЕЛИК. Ну нет, руку на писателя, тем более усопшего не подниму, даже если он красная сволочь. В мире есть и другие способы перехвата женщин. (Гватемале). Можешь забирать этот мешок, циклоп, в обмен на жену!

ГВАТЕМАЛА (берет мешок с долларами). Сколько там?

ГОРЕЛИК. Дюжина.

ГВАТЕМАЛА. Чего дюжина?

ГОРЕЛИК. Чего, чего — ясно, что не романов… Откроешь — увидишь, деревенщина! А нет — так пинка в жопу, и к барьеру!

ГВАТЕМАЛА (с горечью). Эх, Какаша, продаешься за деньги, да? (С гневом). Эх, гады, как великий СССР продали, так и бабу покупают! (Уходит с мешком на плече).

Какаша и Горелик опускаются на пол. Вся сцена снова погружается в сумрак, сквозь пелену которого видны в глубине фигуры участников драмы. Влюбленные лежат в пятне яркого света. Каждое их движение вызывает усиленный киароскуро. Их диалог прерывается паузами, сорванным дыханием, эротическим подвизгиванием.

КАКАША. Ну я больше уже не могу, Славка, ну давай!

ГОРЕЛИК. Зрители тебя не смущают?

КАКАША. Пусть сами смущаются, раз в театр пришли. Дай-ка я тебя возьму! Вот так! И давай, давай, давай!

ГОРЕЛИК. Я и впрямь становлюсь плененной Пенелопой, а ты Одиссеем-освободителем. Впрочем, это уже не важно. В такой любви, как у нас, теряются различия пола. Мое становится твоим, твое — моим. Не об этом ли писал Ницше?

КАКАША. Именно об этом. Вздувается страсть к «переоценке ценностей». Переплетаясь, мы строим мост в идеал.

ГОРЕЛИК. Это кто говорит, я или ты?

КАКАША. Это говорит Заратустра. В идеале мы вдвоем сотворим надчеловека, это будет надчеловек любви, а не супермен убийства. Не нам ли выпало на долю выжать священный сок хаомы?

ГОРЕЛИК. Вал, вал, вал! Ико, ико, ико!

КАКАША. Вобюл, вобюл, вобюл! Оки, оки, оки!

ОБА (в экстазе). Ч-и-и-и-и-и-и-и-и-ч!

Испустив этот вопль, они лежат некоторое время неподвижно и молча. Потом закуривают.

ГОРЕЛИК. Где ты набралась таких премудростей?

КАКАША. В Северо-Западном университете.

ГОРЕЛИК. Если впасть в хронологию, родная, окажется, что ты прожила без меня безобразно долгий кусок жизни. Но мы в нее не впадем. Проживем и без хронологии. И тогда окажется, что мы просто продолжаем ту нашу единственную ночь на Елагином острове. Ты помнишь тот гребной клуб, где я тогда сторожем работал? Это была ночь фантастической гребли, как будто сами отцы-демиурги Хнум и Птах сидели рядом. Мы бросили матрас прямо на мостки и там валялись. Меж досок в воде отражались звезды… крутилась кассета «Аквариума»… три бутылки «Солнцедара» стояли у изголовья… и мы хлебали эту гадость, и гребли, гребли, как будто плыли в центр Вселенной…