Кесарево свечение

Эта история теперь приобретает совсем новые обертоны. Баронесса ведет себя независимо, часто дерзит своему молодому мужу — оно и не удивительно для комментатора телевидения по отношению к преподавателю «маленькой, но элегантной» школы. Она ему говорит утром: «Знаешь, Мамм, я улетаю на один день, завтра у нас съемка в Центре Кеннеди». Ему говорить нелегко, он только отвечает глазами: «Моя сексуальная ориентация — это баронесса Остроухова-Мамм!» Она мчится вовсю, чтобы поймать последний «челнок» из аэропорта Ла Гардия. В десять вечера прилетает в аэропорт Роналд Рейган. Через двадцать минут выезжает на Интерстэйт-77 в наемном авто компании «Херц» (русские читатели, надеюсь, поймут и простят). Около одиннадцати она въезжает в поселок Лэдью-Хилл и ждет на стоянке, когда старый Стас погасит свет. Тот ложится рано, чтобы завтра проснуться и написать эту страницу. Свет гаснет. Ее каблучки быстро пролетают по асфальту. Своим ключом открывает дверь и прямо у дверей начинает раздеваться. Туфли остаются в прихожей, юбка на лестнице, пиджачок летит на журнальный столик в гостиной, блузка повисает на перилах, ну и так далее, еще два предмета. Онегин, хвост трубой, радостно скачет впереди обнажающейся кузины. Баронесса входит в спальню, чуть поддерживая снизу свои артемидские груди (не от Артемия Артемьевича, упаси Зевс, а от Охотницы Артемиды). Я весь поднимаюсь ей навстречу, но она направляет меня в сидячую позицию, забирается ко мне на колени и накрывает цель. Освобожденно и радостно вздохнув, она оплетает вокруг моей шеи свои девчачьи руки. За один лишь этот вздох смиренно благодарю тебя, Провидение!

У нас вообще-то прогресс. Теперь мы не успокаиваемся, не пройдя через все наши позы. Их не так уж много, какой-нибудь десяток. Не буду их описывать, каждый может включить свое собственное воображение или перелистать «Кама-сутру». Скажу лишь, что в наших вариантах вряд ли найдешь индийскую маслянистую деловитость. Мы больше все-таки завязаны на художественной литературе, просто договариваем то, о чем умалчивал Тургенев. Договариваем, конечно, в переносном смысле, потому что, как всегда, не произносится ни слова. Она засыпает на костлявом плече похотливого старика.

Старик не шевелится, боясь спугнуть счастливые минуты. Потом проваливается в какое-то путешествие по Эгейским островам, в котором всякого рода кошки и собаки, словно паруса, пробегают по свежему морю, являясь в то же время позывными «Радио Анкары» и совсем уж сбоку припеку какими-то крупными лимфоцитами крови.

Утром, конечно, никаких следов Вавки, даже запаха ее духов, не обнаруживается. Никого поблизости нет, кроме Прозрачного. Он сидит в ногах, расплывшийся, как живот Будды, пупком взирает на друга с юмористической укоризной. Потом это пузо валится на меня и хорошенько проминает от макушки до пяток. Скрипнув суставами, вылезаю из-под одеяла. Немедленно входит кот со своими утренними требованиями. День начался.

Что касается Миррели, то здесь все было просто. Она просто вышла замуж за своего прежнего мужа Дельфа — моего сына, чему я был, пожалуй, рад, и переехала в Калифорнию. Теперь они вместе трудятся на поприще генетики, этой сверхнауки, которая вскоре, похоже, перевернет все наши представления о нашей собственной природе.

Сложности начались позже, когда все, казалось, уже устоялось. Сигурни не только взглядом или словом, но даже и жестом не выказала ни ненависти, ни жажды мести, ни даже простецкой обиды. Передовая женщина Калифорнии, она была, разумеется, агентом по недвижимости. Она сама нашла «молодоженам» подходящий дом в полумиле от ее собственного. Дельфин мог заезжать к ребятам по несколько раз в день, чтобы не создавать травматической ситуации. Мирка тоже могла заезжать в любое время. Сигурни ничего против нее не имела. Политическая корректность была не то что усвоена этой рослой женщиной-янки, она с ней просто родилась как с наследием долгой череды просветителей. Жены в общем-то стали друзьями. Мирка не раз готовила в «старой семье» и возила детей на забаву к дельфинам в марина-лэнд; дешевый каламбур, как всегда, получается случайно. Они даже всем кагалом съездили в Москву, где жили на недавно освободившейся даче сводного дедушки профессора Остроухова, а для городских ночевок после театра использовали гнездо прямого дедушки (по папе) Стаса Ваксино.

«Я буду учиться сдержанности у Огурца», — нередко заявляла Мирка, имея в виду Сигурни. Прозвище ее она произвела по цепи фонетических узелков: Сигурни — Снегурка — Огурка — Огурец. Американка была в восторге, узнав, что теперь она «Кьюкамбер». Она, впрочем, старалась не поддаваться псевдогрубоватому стилю утонченной москвички.