Кесарево свечение

Сюжет

Студентка стройная, с ослиным личиком

Воспоминания на диво живы —
С двумя упругими под майкой мячиками
Звалась на кампусе Лоло Бриджидой.
Походка лодочкой, а жест кошаческий,
А кудри черные, как волны ваксы.
Пока вы в сессиях своих ишачите,
Она скрывается в ночи Фэрфакса.
Ему за сорок, профессор лирики,
Атлет и сноб, женатый трижды.
Устав от чтения Рембо и Рильке.
Все чаще думает о снах Бриджиды.
Супруга мрачная, как Салтычиха,
Подозревает плейбоя в страсти
И обвиняет всю школу чохом
Как ненавистный источник стресса.
Лоло хохочет. Хохочет нервно.
И обращается к Казимиру:
Забудь про глупую супруге верность
Во имя прихоти, во имя моря!
Не в силах вынести таких уколов,
Он на квадратике парусины
Рисует пламенный треугольник
И исчезает в своей России.

*

Во ржи

Хвалу заморской медицине

Поют усталые уста.
Она вам даст гормон бесценный,
Ввинтит титановый сустав.
Успехи нашей медицины —
Цивилизации ядро.
Оливковые херувимы
Над бренной мистикой мудрят.
Быть может, путь от праха к духу
Осуществляет весь наш род,
Сквозь биогниль туда, где сухо,
И где цветет души наряд.
Ну а пока гудим, в чем дали,
Неимоверная братва,
В своих телесных причиндалах
Во ржи, поблизости, у рва.
Что за пытки? Рог бараний
С золотой виною.
Виноградник Гурджаани
Полнится войною.
Что за казни, Мнемозина?
Блюдо с потрохами.
Для расстрела две корзины
С грецкими грехами.

*

Wild turkey

Как эпизод картин Ван-Дейка,

Как призрак из забытых царств,
Слетает дикая индейка,
И в небе царствует Моцарт.
Она гуляет по газону,
Что так пленительно упруг,
И принимает круассаны
Из грешных человечьих рук.
Забыв про День Благодаренья,
Когда счастливый пилигрим
Жрал индюшатину с вареньем,
Она курлычет филигрань.
Как дама важного эскорта,
Она несет букет лица.
Так иногда приносят куры
Подобья райского яйца.
Но если кто-то возалкает
Ее на блюде, сбоку яме,
Она мгновенно улетает
В край недоступных Фудзиям.

*

Рэро

Вот бродячие грузины

Из ансамбля «Рэро».
Родина им пригрозила
Пытками, расстрелом.

Часть одиннадцатая. Пегас Пикассо

Отчего мне все-таки хочется написать что-то о Пикассо, то есть придумать что-то о нем? Вернее, прочувствовать всю эту пикассонию — всеми десятью пальцами по всем пикассам? Потому, быть может, что всякий, даже мимолетный, взгляд на него сродни мощному подъему коня Пегаса? Может быть, от того, что долгое всматривание в него, прогулка вдоль него с увеличительным стеклом в глазу сродни полной перезарядке твоего словесного аккумулятора? Вплоть до того, что к концу галереи появляется прежняя упругость в дряхлеющем заду.

Пиша и завершая этот «большой роман», я часто ловил себя на том, что как бы прогуливаюсь вдоль галереи Пикассо, ибо он принадлежит к первой дюжине вдохновителей прошедшего века, а быть может, и возглавляет ее. Быть может, и век-то начался за пару десятилетий до своего хронологического начала, когда в Малаге созрел и явился в мир кислорода увесистый плод пикассийского древа. Это был срок крутого демиургического замеса по всему миру; не обошел он стороной даже и обделенные солнцем плоскости и мокрые склоны российской земли. Возник последний аккорд Ренессанса, великая художественная утопия.