Кесарево свечение

НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Помолчи, Славка, он читает! (Слушает, сжав руки на груди, чуть слышно повторяет за своим виртуальным гостем). …Я музу резвую привел на шум пиров и буйных споров… и как вакханочка резвилась, за чашей пела для гостей, и молодежь минувших дней за нею бурно… (Громко). Нет, нет, Александр, позвольте поклоннице вас поправить, у вас не «устремилась», а «волочилась»… И молодежь минувших дней за нею бурно волочилась, А я гордился меж друзей подругой ветреной моей! …О Господи, душа моя отлетает к вам, мой друг! Я не хочу быть здесь, среди орбитопланов, я к вам хочу, на тройку, лететь в снежной пыли!

МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Дом, ну что же ты, почему не несешь еще шампанского?

ДОМ. Прошу прощения, заслушался. Меня тоже, знаете ли, иногда тянет в те времена, к камер-юнкеру Пушкину, в Михайловское. Эти долгие ночи под завывание русской метели. Мнится там мне родственная душа, некая Арина Родионовна, душа дома. Впрочем, вот вам шампанское. (Хлопает, одну за другой, пробками трех бутылок).

Струи, пена, смех.

МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Вы видите, Александр, сегодня нас в вашу честь обслуживает дворецкий. Не правда ли, смешно — дворецкий в современном доме? Вообще-то он и есть наш Дом, наша Арина Родионовна. Знакомьтесь. Что-о? Какаша, ты слышишь, наш Гость говорит, что он давно знаком с нашим Домом, то есть вот с этим джентльменом. Как давно, позвольте узнать?

ДОМ. Слава, Слава, вот это уже несколько нелепый, если не слегка бестактный по отношению к статусу камер-юнкера вопрос — давно ли?

НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Послушай, Французик, у нас сегодня для тебя еще один сюрприз. Дом приготовил для тебя — впрочем, и для нас — настоящего гуся. Сейчас ты увидишь, он точно такой же, как в усадьбе Карамзина на заседании кружка «Арзамас». Именно в связи с этим гусем мы с мужем и надели санкюлотские колпаки — точно такие же, какими вы задирали Бенкендорфа. Как с твоей точки зрения, он мне к лицу? Ах, ну вот это в твоем духе, дамский угодник!

По мановению руки Дома появляется Петух с блюдом жареного гуся и Попугай с гарниром и приправами. При виде призраков Мстислав Игоревич в ужасе приподнимается из кресла, в то время как Наталья Ардальоновна откидывается 9 полуобмороке.

МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Что это, Дом?! Откуда — эти?! Откуда — они?!

НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Слава, Славочка, разве ты не видишь, это холозагоры, это олеожары! С детства они мелькали передо мной где-то на периферии, я все время боялась, что они нахлынут и возьмут, лишат меня чего-то маленького, жалкенького, ну то есть жизни моей, ну и вынесут потом на черных носилках в какие-то завихрения, о которых я уже ничего не буду знать, и вот приблизились вплотную.

МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Дом, что это за шутки? На что ты намекаешь?

ДОМ (с нежностью). Родные мои, роднульчи! Ну что вы так перепугались? Ведь это просто слуги, приглашенные обслужить званый вечер. Просто из «Вирту Хай-класс Ужинство Сервис». Посмотрите на нашего Гостя. Он улыбается, он ободряет вас.

Петух и Попугай, расставив блюда на столе, тактично исчезают.

МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ (с облегчением). Ну видишь, роднульча, их больше нет. Холозагоры испарились, олеожары растаяли в нежном воздухе Кипра. Да, Александр, вы правы, в нежном воздухе нашей старой любви.

НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Да-да, я вижу, роднульча. Я с тобой и ты со мной, мы по-прежнему вместе. Да, Александр, вы правы: никто не может у нас отнять права хотя бы на гордо поднятую голову.

ДОМ. Никто не отнимет у нас права и на еще одну бутылку шампанского! (Наполняет бокалы, не забывая и о себе).

Здесь следует сказать, что бокал перед пустым креслом исправно опорожняется, равно как и гусь с той стороны утрачивает то ножку, то крылышко.

МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ (слегка забурел). Вернемся к поэзии. Друг Александр, отгадай, какой твой стих мне всего дороже? Ты скажешь «Анчар», или «Памятник», или «Вновь я посетил», и ошибешься. Вообрази другое, как бы малое. Какаша, напомни мне название. (Подставляет любимой ухо). Ну да, Ex Ungue Leonem, вот именно. Сейчас припомню строки, чтобы ты видел, что старый хрыч еще не зарос склерозом. Вот, изволь.

Недавно я стихами как-то свистнул
И выдал их без подписи моей;
Журнальный шут о них статейку тиснул,
Без подписи пустив ее, злодей.
Но что ж? Ни мне, ни площадному шуту
Не удалось прикрыть своих проказ:
Он по когтям меня узнал в минуту,
Я по ушам узнал его как раз.