Кесарево свечение

Стёб

Новое поколение, скажем о нем особо,

В химической липкой лени взрастило культуру стёба.

Молодость отдана стёбу, как медицине Живаго.

Критик, корова-зебу, смотрит поверх жеванья.

Дугин корит Савенко за атлантизма пороки.

В рифме стоят советской лагерные бараки.

Вспомним мы папу-начлага, дух неплохой эпохи.

Братья, Анпилов, Анчалов, где ваши шашки, папахи?

Хлеба запасы иссякли, нет в магазинах лимонов,

Пиво вернулось в ссаки – вот чего хочет Лимонов.

Хочет он взять Манхэттен, старую квартиру,

Даму в клубке мохера сделать звездой ОВИРа.

Негров поднять восстанье против условий тяжких.

Крутоголовые, встаньте! Сшить себе джинс в обтяжку.

Былинное

Опять палит по прежней цели команда думских хитрачей,

а неуклюжий батька Ельцин в Кремле пугает сонм сычей.
Не лучший Муромец поднялся спасти, спасти народ средь мутных вод.
Как все, дитя блажной подлянки, один из красных воевод.

Не часто «солнце Александра» здесь через тучи просквозит

среди событий календарных российской пакостной возни.
Измучен Ельцин, как в обкоме: ни в отпуск умотать на Крит,
ни обратиться в синий камень, ни опуститься в древний крипт.

Ностальгия

Как Ниццы гость, как Сочи житель,

Вблизи пенящихся борозд
Проходит старый сочинитель
В кожанке «классик-бомбовоз».
Вздыхает старый сочинитель,
Он вспоминает свой дебют,
Варшаву, огоньки, Сочельник,
Журнальной критики дебош.

Над атлантическим курортом

Летит патрульный пеликан.
Солдат болотистые роты
Идут под гулкий геликон.

Недаром отвечает болью

Воспоминаний балаган:
Ушедших лиц, пожалуй, больше,
Чем этот бравый батальон.

Чужак

Бродит Стас Ваксино, забуревший классик.

В мире нет вакансий для таких колоссов.

За окном халява, потная тусовка,

У дверей легавый, блядь в своей спецовке.

Гангстер комсомольский, паразит гэбэшный,

Лапы в страшных кольцах, камушки-орешки.

Патриоты ражие, либерал – замызган.

Общество куражится в позах модернизма.

Родина! Старушки! Бабушки и тети!

Стас, ты здесь нерусский, неавторитетен.