Кеша и хитрый бог

— Ну и пускай… Мы его все равно мешком поймаем.

Это была ценная мысль. Тоня сразу же простила Кеше его оплошность.

— Пойдем скорее, — сказала она, — а то Акинфий удерет.

Кеша раздобыл в кладовке прочный пеньковый мешок, приделал к нему обруч от старой кадушки, длинный шест и, полный новых надежд, снова отправился с Тоней на промысел.

Забыв о всякой предосторожности, легкомысленный Акинфий лежал на прежнем месте.

Кеша подкрался к Акинфию на цыпочках и лихо взмахнул сачком.

Это был редкий по своему мастерству и точности удар.

Не успел Акинфий и пикнуть, как уже был в мешке.

— Поймал! — закричала Тоня.

На крик с ложкой в руке выбежал Леха. Он увидел злоумышленников и тотчас понял, в чем дело.

— Отдайте моего Акинфия! Акинфия отдайте! — завопил он.

Подстегиваемый этим криком, Кеша бежал в тайгу. Сзади гремела котелком на проволочной дужке перепуганная насмерть Тоня.

Кеша и Тоня бежали до тех пор, пока не выбились из сил. Упали в траву и лежали молча, прислушиваясь к погоне. Но тихо было вокруг. Звенели на березах листья. Где-то над головой стучал и стучал острым клювом работяга дятел.

Кеша и Тоня подождали еще немного, а потом поднялись и стали держать совет, что делать.

Но что тут, собственно, думать: кот в мешке, вода под боком, а дров в тайге не занимать.

Неохотно и недружно, будто бы из-под палки, Кеша и Тоня приступили к делу. Кеша вырезал из куста черемухи две рогатины и поперечную палку, Тоня тем временем набрала дров и сбегала к Байкалу за водой. Теперь надо было решить, кому варить кота.

— Я варить не умею, — сказал Кеша. — Это женское дело.

Но тут оказалось, что Тоне тоже не приходилось варить котов, и она сразу же и решительно заявила об этом Кеше.

— Тебе приснился сон, ты и вари, — сказала Тоня.

— Тебе тоже приснился. Забыла?

— Сначала тебе приснился. Мне потом приснился.

Кеша понял, что все это действительно так, и перестал вилять и отлынивать. Хорошо еще, что Тоня не плачет и не вспоминает про смерть. И за то спасибо.

— Не хочешь — и не надо, — сказал он. — Сам сварю. Думаешь, мне трудно!

Лишь кот Акинфий в эти решительные и, может быть, последние в жизни минуты оставался равнодушным к своей судьбе. Акинфий покорно сидел в мешке и не подавал голоса. Видно, ему было теперь уже все равно, быть сваренным или оставаться сырым.

Кеше хотелось поскорее закончить это противное и непривычное дело.

Он подошел к костру, зажег бересту и стал ждать. Пламя дружно побежало по веткам, заглянуло по пути в котел, закурчавилось, затрещало.

— Готово, — мрачно сказал Кеша, заглядывая в котел.

Деловым, суровым шагом подошел Кеша к мешку и запустил туда руку. Кеше удалось без труда схватить кота за загривок и вытащить наружу.

Но, видно, именно в это время у Акинфия пробудилась жажда к жизни. Свернувшись в бублик, он пинал Кешу задними лапами, дико кричал и пытался при этом укусить за руку.

Закрыв глаза ладонями, Тоня стояла в стороне и с ужасом ждала конца казни.

— Кидай! — простонала она.

Кеша подошел еще ближе и швырнул Акинфия в бурлящий котел.

Но на лету Акинфий перевернулся. Едва задев боком огненной воды, кот собрался в тугой, как мяч, комок и выпрыгнул прочь.

Мгновение, и кот исчез, сгинул в лесной чащобе.

Будто побитый палкой, будто бы делал он весь день тяжелую работу, притащился Кеша домой.

Сердце Кеши вещало, что это совсем и не конец, не средина, а только начало тяжких, свалившихся на его голову испытаний.

Кеша открыл дверь и вдруг весь замер, съежился.

Возле окна, рядом с отцом, сидел в катанках и теплой, вытертой на затылке шапке дед Казнищев…

В горах

Кеше влетело за кота по первое число. Как уж только ни называл отец несчастного Кешу — и так, и эдак, и совсем иначе. У Кеши даже голова распухла от этих упреков и едких слов.

На этот раз мать не выдержала и сказала отцу:

— Хватит тебе, совсем мальчишку расстроил.

Отец посмотрел сверху вниз на «расстроенного мальчишку» и перестал. Воспитывайтесь, мол, теперь сами, а я умываю руки, потому что нет больше моих сил.

За Кешино воспитание принялась мать. Во-первых, она насильно накормила Кешу обеденной кашей, во-вторых, не пустила Кешу на улицу и приказала спать в избе.

Кеша не протестовал. Пойдешь на стожок — снова какая-нибудь ерунда приснится. Хватит уже с него. Ученый!

Кеша забрался на кровать, потянулся и с удовольствием зевнул. В избе тихо и темно. Застенчиво тикает и временами покрякивает какой-то пружиной будильник. Потикает возле самого Кешиного уха и вдруг смолкнет, будто бы вовсе его и нет. И слышится тогда, как шелестят за окном листья на березах и сдержанно, так, чтобы не потревожить никого вокруг, шумит Байкал…

Когда Кеша проснулся, отца и матери в избе уже не было. На столе лежала записка и сверху — горсточка медяков. Мать отправилась вместе с отцом в море, а Кеше велела сходить в лавочку и купить хлеба к щам, которые стояли на теплой, не выстывшей с ночи печной загнетке.

Кеша поступил по-своему. Он похлебал щей, а потом пошел в лавочку и стал прицеливаться, что там на эти капиталы можно приобрести.