Кешбэк из поцелуев

Она не спрашивала, она даже не сомневалась, сказала, как припечатала. Что мне оставалось делать? Отпираться было совершенно бесполезно, Наташа подругу знала всю от макушки и до пяток. Отпираться не имело никакого смысла, только себе хуже наделаю. Слова Наташи были, как удар поддых, лишили возможности вздохнуть свободно, горло сжала невидимая безжалостная рука. Я никогда раньше не испытывала такого всплеска ужаса. Как только Ната сказала своим суровым голосом, припечатала, что я не Марийка, и сразу мир померк в моих глазах, солнышко стало не таким ласковым, даже небо поблёкло, а бодрящий утренний воздух заставил вздрогнуть. Зелень, которая в изобилии нас окружала, трава, что пробивалась вокруг тропинки в парке уже не радовала глаз. Мои глаза смотрели на Наташку, как глаза кролика на удава, потом мой взгляд соскользнул с сосредоточенного и хмурого лица Наты и невольно обратил внимание на движение. Между нами порхала пёстрая бабочка, обыкновенная среднестатистическая бабочка размеренно взмахивала своими яркими крылышками. Я как зачарованная уставилась на ничем непримечательное насекомое, и это меня спасло. Грудь спонтанно с натугой вздохнула и далее ритмично вздымалась от вздохов и выдохов, как прежде, как всегда.

Эта Наташа догадалась, что я не настоящая, я где-то прокололась. И что теперь? Я не хочу в психушку! Я не хочу и на опыты, если вдруг поверят в мою историю перемещения! Надо попробовать с ней договориться мирным путём. Ну, не убивать же её, как делают герои в капиталистических детективах?

– Пошли ко мне, поговорить надо, – одними губами прошептала я, но Наташка меня услышала и молча кивнула. Мы отправились в Марийкину квартирку. Прошли сразу на кухню, в так называемый стратегический пункт переговоров. У меня тряслись руки. Чтобы успокоиться хоть немного, залила водой доверху чайник и машинально поставила на плиту. Под завывание чайника, я села на табуретку и обхватив ладонями лицо, заплакала. Меня как-то разом отпустил страх, внутри меня вместо страха образовалась пустота. Сразу стало легче, мне надоело прятаться за личиной Марийки, я не она. Наташа молчала. Она сидела и молчала, глядя внимательно на каждое моё движение. Чайник сипло засвистел, я машинально выключила плиту, потом подошла к раковине и умылась. Немного отпустила истерическая дрожь, стало чуть полегче. Я машинально заварила зелёный чай и подала в вазочке свои обожаемые карамельки в тёмном шоколаде, к счастью здесь они тоже продавались, но конечно фантики отличались. Наташа не сводила с меня глаз, не трогала ни чай, ни конфеты. Она заговорила тихо, но так проникновенно, что казалось словно каждое слово с высоты падало большим булыжником и с громким стуком:

– Ты не Марийка. Моя подруга терпеть не может зелёный чай и никогда не покупает карамельки в шоколаде. Кто ты?

Я не знала, что ответить на такой простой вопрос, кто я? Повисла пауза. Я отхлебнула чаю из голубой чашки, закашлялась, и вдруг меня словно прорвало, да и ещё как прорвало! Слёзы хлынули потоком, я тихонько подвывала. Меня заколотило, как в ознобе. Напряжение последней недели, холодность Наташи, смыло остатки разума. Я громко рыдала в голос и не могла успокоиться. Наташа сунула мне в руки стакан и чётко произнесла, почти приказала:

– Пей!

Я проглотила. Запах валерьянки разлился по кухне. Между тем Наташа уже применила контактную терапию, а точнее гладила меня по голове, гладила и тихонечко приговаривала почти напевала:

– Всё хорошо, всё будет хорошо.

Я всхлипнула и замерла.

– Мамочка, не плачь! Всё будет хорошо! – Алёна нежно перебирала мои волосы. Алина взяла из ослабевших рук стакан с водой. Я только и смогла прошептать:

– Девочки мои любимые, как я соскучилась. Как мне плохо без вас.

Слова застряли в горле, я снова сидела на кухне у Марийки, а Наташа гладила по голове, ласкала как кошку:

– Ложись, поспи, вечером поговорим.

Она свела меня в комнату, заботливо уложила в кровать. Уже с закрытыми глазами я слышала, как хлопнула входная дверь. Видимо Наташа заперла меня снаружи на ключ. Дочки стояли перед глазами, я же их только что видела! Девочки разговаривали со мной, трогали меня руками, обнимали. Валерьянка начала действовать, картинка размылась, дрёма опустилась на глаза.

Проснулась я от страстных Петечкиных поцелуев. Я с трудом разлепила ресницы и увидела его прекрасные карие глаза. Он в порыве страсти навалился на меня и вдруг пребольно укусил за щеку:

– Мя-а-у-у! Мя-а-у-у!