Кетанда

— Темно же совсем, не видно. — Он едва различал Лешкино лицо.

Пока они разговаривали, глаза привыкли, проступили очертания высокого тростника по краям протоки. Лешка включил скорость. Перегруженный катер взревел, задрал нос и стал медленно выходить на глиссировку. Наконец он выправился, пошел легче и вот уже, набирая скорость, заскользил по поверхности. Стало тише, только слышно, как вокруг них шипят брызги. Петька вглядывался вперед, и ему было немного не по себе — ни черта не видно.

— Лех, а если кто навстречу.

Леха достал из кармана маленький налобный фонарик и прикрепил к ветровому стеклу. Ему нравилось, что Петька всему удивляется, и вообще, хорошо, что он сидел рядом. Ему тоже казалось, что с тех сладких далеких времен ничего не изменилось, и они, на их тихоходной «гулянке» плывут ночью ставить сети и потом заедут на деревенскую пристань за вином, а на острове у костра их ждут ребята и девчонки из их группы. Им с Петькой, кстати, тогда одна девчонка нравилась. Светка. Какая же она тогда красавица была!

— Налей, что ли, ети ее мать, а, Петруха, пес драный!

— Давай, — Петька взял в руки бутылку, а сам напряженно вглядывался вперед, — как ты тут видишь-то?

— Не боись. Наливай. Рюмки в бардачке должны быть. — Леха уверенно вел лодку совсем узким камышовым коридором.

Примерно через час они свернули с протоки, ведущей к морю, на шестах протолкались через мелководный, блестящий в лунном свете залив и в конце концов оказались в таких камышовых дебрях, что Петька никогда не нашел бы дороги обратно. Леха въехал носом в тростник и заглушил мотор.

В наступившей тишине прорезались ночные звуки. Прозрачный от лунного света воздух был полон всплесками, пересвистами, кряканьем, еще какими-то криками, не сильно приятными в темноте. Ночь гуляла. Где-то совсем недалеко раздался гортанный гусиный гогот. В протоке все время играла рыба. То там, то здесь. Плескалась и плескалась. Временами — Петька понимал это по тяжелым глухим ударам — выворачивалось что-то крупное. Большой жрал меленького.

Леха перелез на нос лодки и посветил фонариком. Потом вернулся и встал за руль:

— Все правильно. Держись давай. Палатку будем ставить.

Мотор ревел, катер, раздвигая носом тростник, втискивался вглубь. Петька помогал, упираясь шестом с кормы. Винт выворачивал черные буруны ила, заплевывая шест, руки и куртку. Резко, вонюче запахло болотным газом. Наконец лодка оказалась в окружении высокого и густого тростника, только сзади оставался небольшой вход.

Леха разложил сиденья — получился ровный, мягкий пол — и наладил на шесте над лодкой газовую лампочку. Петька даже крякнул от удовольствия, когда она ярко засветилась. Вокруг стояла черная, холодная ночь, на небе было полно звезд, а здесь в их тростниковом закутке было светло и даже, казалось, тепло.

— Ну все, раздевайся, будем чай пить. — Леха достал примус.

Мужики сняли куртки, остались в одних свитерах и стали «накрывать на стол».

Хорошо посидели. Вспоминали былые подвиги и глупости, пили за друзей, преподавателей, Леха про охоту интересно рассказывал. Где он только не был, и в Африке, и в Сибири, и даже в Канаде на белого медведя охотился. Одна только лицензия на него стоила десять тысяч долларов, и Петька на мгновение вспомнил про свою проблему, но не стал ничего говорить. Не хотелось портить праздник.

Леха проснулся от гогота близко пролетевших гусей. Высунул голову из-под тента. Светать еще не начало. «На Большой ильмень уходят», — объяснил сам себе и расстегнул спальник.

— Петюня! — позвал негромко.

— Чего? — заворочался Петька. Петька был совой, до рассвета мог просмотреть телевизор или просидеть с каким-нибудь сложным ремонтом, а утром вставал плохо. На работе к этому привыкли и не трогали.

— Нажрались, говорю, гуси. На большую воду валят. Ничего, вечером вернутся. — Леха надел куртку, разжег примус.

Петька снова захрапел.

— Петька, ты что, пес, спать сюда приехал?! — рассмеялся Леха. — Ты же рыбу хотел ловить!

— Ну не в такую же рань. — Петька стал натягивать спальник на голову.

Леха свернул тент и зажег лампу. Сразу стало зябко, листья тростника засверкали инеем. Он скрутил свой спальник, засунул в носовой рундук, настрогал сала, колбасы, хлеба, достал пачку пряников. На примусе запрыгал, заплевался кипятком чайник.

— Ты что будешь — чай или кофе? — толкнул он Петьку в большую круглую задницу.

— О-ох, — раздалось тяжелое, обреченное кряхтение, и всклоченная Петькина голова высунулась из спальника.

— Давай умывайся и садись, — Леха отхлебнул из кружки. — Морда у тебя вполне приличная, как будто вчера молоко пил.

Петька вылез из мешка, глянул в свою кружку, куда Леха уже бросил пакетик чая. Подумал о чем-то:

— А ты что, не похмеляешься?

— Нет, — Леха провожал взглядом пролетающую над ними стаю бакланов. Небо уже начало сереть. — Похмелишься, окривеешь — какая к черту охота?!

Петька посмотрел на Леху, как будто пытаясь понять, что тот сказал, но, так и не поняв, потянулся за бутылкой.