Родни отвернулся от жены и посмотрел в окно. Солнце уже садилось за дальним рядом коттеджей. На дворе стоял октябрь, и вечер был спокойным и теплым. В такие вечера, помывшись и поев, Родни любил прогуляться по поселку в долгих осенних сумерках, чтобы освежить голову и очистить душу. Но сейчас в его душе царила тьма, и эта тьма была чернее недр шахты, где он был погребен целый день.
— Она тебе хоть что-нибудь сказала? — медленно проговорил он, скрежеща зубами.
— Нет. Нет. — Голос Кэтрин повысился почти до крика. Но сразу же она притихла и добавила почти шепотом:
— Если б я что-нибудь от нее узнала, я бы не стала от тебя утаивать.
Родни резко развернулся и зашагал по комнате, словно подгоняемый какой-то беспокойной силой.
— За что мне такое наказание? В чем я согрешил? — вопрошал он, обращаясь скорее к самому себе, чем к жене. — Пятеро из них ушло, Лиззи родилась недоразвитой, а теперь еще этот позор. Я посрамлен перед Господом, втоптан в грязь!
— Родни! — Кэтрин подошла к мужу и мягко дотронулась до его плеча. — Она ни в чем не виновата, ее взяли силой, — быстро проговорила она, глядя на его суровый темный профиль, вырисовывающийся на фоне окна. — Так сказала миссис Дэвис. Она специально приезжала сюда, чтобы поговорить со мной. Она сказала, что Кэти изменилась после той ночи, когда устраивали бал. Она была подавлена задолго до того, как появились первые признаки беременности.
— У миссис Дэвис есть какие-нибудь предположения? — спросил Родни, не глядя на жену.
— Только Билли Денисон, помощник садовника. Но Кэти решительно отрицает это. И миссис Дэвис склонна ей верить.
Родни повернулся и, тяжело ступая, снова прошел на кухню. Подойдя к дочери, сидящей неподвижно на том же самом месте, он заглянул ей в лицо.
— Так ты назовешь мне его имя, или мне придется идти в усадьбу? — ровным голосом осведомился он.
Она посмотрела на него снизу вверх сухими, полными отчаяния глазами. Она уже выплакала все свои слезы, и теперь глаза жгло так, словно в них насыпали горячего песка. Если она скажет отцу, что это был мистер Бернард, отец пойдет в усадьбу и побьет его. А если отца не пустят в дом, он подкараулит мистера Бернарда на улице. Она слишком хорошо знала отца, чтобы сомневаться в том, что он изобьет ее обидчика до полусмерти, неважно, будь то простой садовник или хозяйский сын. И что тогда? Отца посадят в тюрьму, и в этом будет виновата она. Нет, она должна молчать. Но молчать она сможет только до тех пор, пока не обвинят Билли Денисона. А когда его обвинят, ей придется рассказать всю правду. Ей не нравился Билли, но она не могла допустить, чтобы из-за ее молчания пострадал невиновный. Ведь Билли в таком случае выгонят, а он сирота, и обратиться ему будет не к кому. Бедняга попадет в приют для бедняков.
— Ну что ж. Значит, я пойду в усадьбу, — сказал Родни в ответ на ее молчание.
Неторопливыми, размеренными движениями, которые более чем что-либо другое говорили о его гневе, он разделся до нижнего белья, вымылся в тазу с теплой водой, который Кэтрин приготовила для него на скамейке возле огня, надел свои единственные приличные брюки, единственную чистую куртку и, даже не притронувшись к ужину, ожидающему его на столе, молча, покинул дом.
Он уже дошел до проселочной дороги и пересекал поля, когда Кэти пришла в голову спасительная ложь. Она, с ее богатым воображением, уже давно бы додумалась до этой лжи, если б ее ум не был скован страхом. Спрыгнув со стула, она бросилась к двери, в то время как Кэтрин и Вильям изумленно наблюдали за ней.
Она выскочила из дома, пробежала мимо рядов коттеджей, мимо миссис Вейр и миссис Бейли, обсуждающих около своих дверей несчастье, постигшее юную Кэти Малхолланд. Соседи без труда догадались о случившемся, увидев, как миссис Дэвис привезла девочку домой, и, заметив Родни, выходящего со свирепым видом из дома. Кэти промчалась мимо трех знакомых девочек, возвращающихся с веревочных работ и еще ничего не знающих о случившемся, которые хором поприветствовали ее, а потом удивленно посмотрели ей вслед, когда она пролетела мимо, даже не заметив их. Она пронеслась как молния мимо группы мужчин, которые метали кольца на небольшом поле за дальним рядом коттеджей, и наконец, увидела впереди фигуру отца.
— Па, па! — закричала она так громко, как только могла. — Подожди, па!
Родни обернулся и остановился. Когда она подбежала, запыхавшись и чуть ли не валясь с ног, положил руки на ее спину и поддержал, терпеливо ожидая, когда она отдышится и сможет заговорить.
— Не ходи туда, па. Тебе не надо туда ходить, я сама все тебе расскажу, — сказала она прерывающимся голосом. — Не будет никакого толка, если ты туда пойдешь. — Она наклонила голову, и некоторое время молчала, а отец терпеливо ждал ее последующих слов. — Это случилось в ночь бала, — продолжала она. — Было уже поздно, темно. Я… я очень устала и… и вышла во двор подышать свежим воздухом, чтобы немного взбодриться. Было очень тепло. Я вошла в арку и прошла по дорожке вдоль садовой стены, и тогда… — Ложь застряла у нее в горле, и она запнулась.