Кэти Малхолланд. Том 1

— Почему ты все время дрожишь? — спросил он. — Если тебе так страшно, зачем тогда ты ходишь в «Якорь»?

— Я… я пришла, чтобы наняться на работу. Я… мне сказали, что там нужна барменша.

Он снова запрокинул голову, и его звучный смех сотряс всю улицу. Прохожие, однако, не обращали на них никакого внимания. Пьяные шведы, разгуливающие ночью по улицам вместе со своими подружками, вовсе не были здесь в новинку.

— Ты хочешь работать барменшей в «Якоре»? О Боже! — Он взял в ладони ее лицо. — Ты, с твоей внешностью? Да они съедят тебя живьем! Ты хочешь, чтоб тебя съели живьем?.. Нет, нет, ты этого не хочешь. Ты ведь боишься мужчин. Но тогда почему ты решила работать в «Якоре»? Разве ты не можешь найти работу в более приличном месте?

— Моя… моя сестра больна. Я должна присматривать за ней. Я не могу уходить на работу на полный день.

— А кроме тебя, никто не может присмотреть за сестрой? У тебя есть родители?

Она покачала головой.

— Ты замужем?

Она снова покачала головой.

— Ты живешь вдвоем с больной сестрой?

— Нет, с нами живет брат.

— Но тогда почему ты ищешь работу? Разве ваш брат не может позаботиться о вас?

— Он заботился о нас. Он работает на заводе. Но сейчас забастовка, и он пошел искать работу в другой город…

Едва она успела это сказать, как поняла, что совершила ошибку, признавшись ему, что ее брата нет дома. И он не преминул воспользоваться этим.

— Ясно, — сказал он с удовлетворенным кивком. — Значит, твоего брата нет дома. Мы идем к тебе?

— Нет! — Теперь ее голос звучал резко. — Нет, нет, говорю вам! Никуда вы со мной не пойдете.

Он не обратил никакого внимания на ее протесты.

— Ты пошла в «Якорь», потому что очень нуждаешься в деньгах? — продолжал расспрашивать он.

Она не ответила. Он наклонил голову и приблизил лицо к ее лицу.

— Ты… ты голодна? — спросил он, и в его голосе звучала какая-то странная теплота.

Она опять оставила его вопрос без ответа и на секунду закрыла глаза. Когда она открыла их, она почему-то побоялась посмотреть ему в лицо, а потому устремила взгляд на блестящие медные пуговицы его кителя. Та часть ее сознания, что не была затуманена страхом, зарегистрировала тот факт, что он — капитан. Это объясняло его манеру говорить — несмотря на иностранный акцент, его речь была очень правильной и грамотной, как речь людей из кругов знати.

— О Боже! Значит, я угадал? Ты голодна, не так ли? Пойдем. Пойдем.

Он взял ее за руку, так, словно она была маленькой девочкой, и подвел к двери в закусочную на углу. Когда они вошли внутрь, он закричал голосом, от которого задрожали стены:

— Пирожки со свининой! Мне полдюжины пирожков со свининой. Нет, лучше целую дюжину — полдюжины я могу съесть сам. И чтоб они были горячими. А еще я возьму банку зеленого горошка.

Когда мужчина за стойкой завернул пирожки в кусок газеты и подвинул сверток через стойку, капитан взял его и вложил в руки Кэти.

Прижимая сверток с горячими пирожками к груди, Кэти едва удерживалась от того, чтобы не вытащить один из них и не сунуть его себе в рот. И вдруг она подумала, что могла бы убежать от капитана и унести пирожки с собой. Конечно, это и есть самый подходящий момент для бегства — пока он расплачивается возле стойки, она может незаметно проскользнуть к двери, а как только она окажется на улице, она свернет в одну из темных аллей, и он не сможет ее найти. Тогда она будет спасена, и пирожки останутся с ней. У них с Лиззи будет сегодня роскошный ужин.

Она начала медленно пятиться к двери. Когда она была уже почти у самого порога, он внезапно обернулся.

— А-ха! — воскликнул он.

Он склонил голову набок, глядя на нее так, как взрослый смотрит на непослушного ребенка, застав его за какой-то маленькой шалостью. Она замерла возле дверей, не в силах пошевелиться. Продолжая наблюдать за ней краем глаза, он взял сдачу и, даже не пересчитав, сунул в карман кителя, потом подхватил банку с горошком и направился к двери.

— А теперь мы пойдем домой, — сказал он, властно беря ее под руку.

Он вывел ее на улицу, и ей ничего не оставалось, как идти в сторону дома. Его рука крепко сжимала ее локоть, и пытаться бежать было бы бессмысленно. Но когда они, пройдя через темную аллею, вышли на Крэйн-стрит, она уперлась и резко высвободила руку.

— Прошу вас, не ходите со мной, — взмолилась она. — Давайте расстанемся здесь, и позвольте мне уйти.

— Ты не хочешь, чтобы я пошел с тобой?

— Нет.

— Ты лжешь. Я знаю, что ты этого хочешь.

— Я этого не хочу. Вы меня слышите — не хочу! — Она говорила рассерженно. — Я хочу лишь одного — чтобы вы оставили меня в покое… Вот, — она протянула ему сверток. — Возьмите ваши пирожки.

Он даже не посмотрел на сверток с пирожками, который она пыталась сунуть ему в руку.

— Я тебе не верю, — спокойно сказал он. — Впрочем, если ты действительно хочешь избавиться от меня, ты можешь закричать. На набережной в такое время всегда дежурит полисмен. Он услышит тебя и придет на помощь… Ну же, кричи. Почему ты молчишь?