Кэти Малхолланд том 2

— Дэниел… Дэниел… — Она покачала головой и облизала губы. Говорить ей стоило усилия. — Я не помню, где я была и что я делала целый день, потому что я все время думала о тебе. Не знаю, как мне удалось вести уроки… Еще вчера я жила по чистой инерции, просто потому, что должна была жить. Я делала то, что от меня требовалось: преподавала в школе, спешила домой, ухаживала за тетей Кэти, вскакивала ночью с постели, когда включались сирены… И все дни были похожи один на другой. Я жила как автомат, не как человек, и это нельзя было назвать жизнью. Так было еще вчера, а сегодня я могу сказать, что наконец живу на самом деле.

Она взяла его руку и импульсивным движением поднесла к губам.

— Любимая, — прошептал он, прижимаясь щекой к ее щеке. Потом добавил чуть громче: — Ты не против, если мы оба уйдем сейчас же отсюда? Мы можем доехать на автобусе до холма, а там пройти пешком. Оттуда не больше пятнадцати минут ходьбы до усадьбы. Я взял на сегодняшний вечер специальный пропуск и могу вернуться в госпиталь очень поздно. Я потом сяду на поезд, который отходит в десять с минутами из Джарроу. Так ты согласна?

— Да, Дэниел, — ответила она безо всякого колебания.

Подняв на него глаза, она увидела, что он прикусил нижнюю губу, словно стараясь сдержать крик радости. Когда он схватил ее за подбородок и повернул ее лицо к себе, сила, с которой он это сделал, удивила их обоих.

— Прости, Бриджит, — сказал он, тут же отпуская ее. — Я сделал тебе больно?

Она отрицательно покачала головой. Заслышав шаги за дверью, прошептала:

— Кажется, они идут сюда.

Когда Кэтрин и Том вошли в комнату, Дэниел уже отвернулся от Бриджит и садился на стул, но Бриджит не сдвинулась с места и продолжала стоять рядом с ним. Поза дочери сказала Кэтрин больше, чем могли бы сказать слова, — казалось, Бриджит всем своим видом заявляла: «Знайте, знайте, что это так!» И Кэтрин мысленно обратилась к дочери: «Но ведь так нельзя, Бриджит. Ты не можешь этого делать. Ты замужем за Питером, и развод для вас невозможен, потому что вы оба католики. Если ты уйдешь от Питера, то будешь жить в грехе до конца своих дней. Нет, Бриджит, нет…»

Кэтрин вовсе не считала свой образ мыслей ханжеским. Она действительно верила, что развод дочери будет грехом перед Богом и покарается Им. Если бы речь шла только о том, чтобы пренебречь общепринятыми правилами, она, быть может, и смогла бы с этим смириться, — но гнева Господнего она боялась более всего на свете. Кэтрин воспитывалась в католическом монастыре, а ее отец был рьяным католиком, поэтому она верила каждому слову католической доктрины и имела очень точное и не подлежащее сомнению представление о грехе и о наказании.

— Тебе будет тяжело пройти весь этот путь пешком, — сказала Бриджит, когда они вышли из автобуса на вершине холма, откуда была видна длинная дорога, ведущая в Гринволл-Мэнор.

— Пустяки. — Дэниел взял ее под руку и притянул поближе к себе. — Здесь не больше мили, а врачи сказали, что мне надо ходить и тренировать ногу.

Вместе они медленно спустились с холма и направились по дороге в Гринволл.

Они шли молча. Оба знали, почему они идут в усадьбу, — им необходимо побыть вдвоем. Их давнее желание остаться наедине друг с другом наконец, по прошествии восьми лет, осуществлялось, и Гринволл был единственным местом, где они чувствовали себя свободно. Дома у Бриджит у них не было возможности даже спокойно поговорить: в любую минуту в комнату мог войти кто-то из ее родных. А бродить вместе по городу они не могли, — в Шилдсе слишком хорошо знали миссис Бриджит Конвэй, школьную учительницу, и, если бы ее увидели на улице в обществе мужчины, который не являлся ее мужем, поднялся бы ужасный шум. Дэниел шел, прихрамывая, и каждый его шаг причинял Бриджит неудобство; идти с ним под руку было трудновато, но Бриджит желала, чтобы эта прогулка длилась вечно.

Все в душе у нее ликовало — именно ликовало, потому что она не смогла бы назвать иначе, как ликованием, это восторженное, беспокойное чувство, которое переполняло ее со вчерашнего вечера. Она чувствовала себя как девчонка, влюбившаяся впервые в жизни и переживающая самые первые минуты своей безрассудной, безоглядной любви. Ее любовь к Дэниелу, родившаяся восемь лет назад и продолжавшая жить все эти годы, сейчас словно рождалась заново, — но он и был ее первой любовью, первой и единственной любовью ее жизни.

— Они пытались помешать тебе пойти со мной? — спросил Дэниел, когда они уже подходили к усадьбе.

— Нет.

— Но они знали, что мы идем в Гринволл?

— Я не сказала им, куда мы идем. Я просто сказала, что должна выйти.

Они снова молчали, потом он тихо сказал:

— Я не могу поверить, что это происходит на самом деле.

— Думаешь, я могу в это поверить? — отозвалась она.

Когда они дошли до ворот усадьбы, она заметила, что деревьев на подъезде к дому больше нет.

— Они выкорчевали деревья?