Повернувшись к лорду Темсланду, он добавил:
— Если желаете следовать моде, не прячьте ваших женщин.
— Ваше величество, — проговорила Беатрис, — если позволите, в обмане виновата только я одна. Прошу прощения у вашего величества!
Король милостиво отвечал:
— Как я могу дать тебе его? Это же все равно что дать прощение ангелу. Но я могу дать тебе вот это. — Он протянул Беатрис маленький бархатный мешочек, в котором звякало золото. — А теперь назови свое желание.
— Ваше величество, я хотела бы только одного — разделить ваш подарок кое с кем другим.
— И кто же это?
Беатрис взяла Регента за руку и вывела перед королем.
— Ваше величество, вот человек, в присутствии которого я не могу не петь, ибо его музыка — дар небес. И… и мы скоро поженимся.
Толпа зашумела, заохала, разразилась удивленным смехом.
Регент вытащил сверкающий белизной платок и промокнул вспотевший нос.
— Полагаю, это согласуется и с вашими желаниями, Регент? — спросил король.
— Да, ваше величество, — ответил тот, склоняясь перед королем в глубоком поклоне и при этом не отпуская руку Беатрис.
— Напишите для меня пасхальную мессу, — сказал король, — и я заплачу вам за нее золотом.
— Это всегда было моим самым заветным желанием, — признался Регент с улыбкой — самой широкой из всех, которые я когда-либо видела на его лице.
Чета смешалась с толпой, и король вновь провозгласил:
— А теперь Портной.
Тот вышел вперед, и я заметила, что на нем не было ни единой оранжевой нитки.
— Ваше мастерство так же высоко, как у любого из королевских портных. Леди Темсланд выбрала вас. Вот ваше золото, и какую еще награду вы бы хотели?
— Я хотел бы жениться на девушке, которая сшила большинство из тех прекрасных вещей, которые вы имеете в виду, ваше величество, — ответил Портной.
— О? И кто же это?
Портной сделал приглашающий жест, и Гретта дерзко выступила вперед и присела в реверансе.
— А каково ваше желание, юная дева? — спросил король.
— Ваше величество, здесь, перед вами, стоит несовершенный человек, который единственный во всем мире вполне совершенен для меня.
— Быть посему. И каждый год на Пасху вы будете приезжать в мой дворец и шить принцессе новое платье. За это я буду платить вам золотом.
— Это мое самое заветное желание, — сказал Портной, кланяясь с превеликим достоинством.
Жители разразились криками восторга, ибо больше всего на свете любили свадьбы. Король поднял руку, призывая к молчанию.
— Кетура Рив, — сказал он. — Выйди вперед.
Я вышла и сделала реверанс.
— Королева выбрала твой пирог как самую изумительную вещь на этой ярмарке, — промолвил король. — Ты тоже получишь четверть золота.
Он протянул мне мешочек, но вместо того чтобы взять его, я опять присела в реверансе.
— Прошу вас, ваше величество, разделите мою долю между всеми бедняками в деревне, — сказала я, зная, что завтра мне деньги не понадобятся, что завтра я буду не та, что сегодня.
Король наклонился к лорду Темсланду и Джону и сказал им несколько слов, а я повернулась, чтобы присоединиться к толпе.
— Подожди, Кетура Рив, — остановил меня король. — Золото будет разделено, как ты просишь. Но у тебя есть еще желание, которое я обязуюсь выполнить.
Я снова встала перед королем.
Джон улыбнулся и кивнул, подбадривая меня. Он стоял рядом с монархом, такой молодой, такой красивый и сильный. И он любил меня. Его мать и отец тоже смотрели на меня с ласковой, даже любящей улыбкой.
Я попрошу сделать меня благородной леди, и Джон женится на мне. Сколько добра я могла бы принести нашим людям, став леди Темсланд!
Я вдруг осознала, что толпа ждет моего ответа. Я тоже ждала, — ждала слов, которые должны были прийти ко мне, как приходили около общего костра, слов, с которых началась бы моя новая история… Односельчане, казалось, недоумевали, озадаченные моим молчанием, как будто знали в точности, о чем бы они попросили на моем месте. И более всех недоумевал Джон.
Я понимала, что нужно что-то сказать, причем немедленно.
— Ваше величество… — произнесла я. Джон Темсланд был чудесным парнем, красавцем с волосами цвета спелой пшеницы и глазами ясными, как у младенца, и он любил меня…
— Говори же, Кетура! — подбодрил меня Джон.
Я ощущала на себе свет вечернего солнца… но какая была бы от него радость, если бы не существовало ночи? Разве закат не самое прекрасное время суток? Разве можно жаждать только света дня и никогда — тьмы ночи?
А как же мои подруги? Могу ли я требовать, чтобы они всегда были рядом со мной? Я уже чувствовала, что они уходят от меня все дальше, все быстрее, тогда как я остаюсь на месте, недвижимая. И — о, какой покой в этой неподвижности!
А как же богатства и золото? Земли и почести? Но, когда я думала об этих вещах, то слышала в себе лишь тишину. Нет, даже не тишину — пустоту. Это было неправильное ощущение, как плохое окончание для хорошей истории.