КФ, ИЛИ «КОСМОС БУДЕТ НАШИМ!» (Антология 2008)

А скорость «Галилея» все росла и росла. Движение усиливалось, как говорится, не по дням, а по часам. К концу марта Марс казался огромной тучей странной формы и вида, надвигавшейся на корабль. Предположениям и гипотезам относительно образа жизни на Марсе не было конца. Все были согласны с тем, что жители Марса — люди цивилизованные и культура там стоит высоко, но что это за существа? какой у них внешний вид? чем отличаются мужчины от женщин и какой пол там господствует?

— А мне кажется, — сказал, улыбаясь, Краснов, — что там нет ни мужчин, ни женщин.

— Как так? — удивилась Мэри.

— Да почему вы думаете, что там всего лишь два пола? Это водится только на нашей отсталой Земле. А на Марсе, как на планете более развитой, больше простора для развития всех жизненных форм. Поэтому там должно быть не два пола, а N.

— Чему же равняется N?

— Почем я знаю? Пяти, шести!.. Словом, целому числу.

— Положительному или отрицательному? — спросил Шведов.

— И тому, и другому. Может быть, там нуль полов, что будет означать отсутствие людей, а может быть, там и минус четыре, и минус пять полов.

— Но что же значит — отрицательный пол? — недоумевала Мэри.

— А это будет значить, что вместо людей там живут лишь черти, тени, духи и, пожалуй, спириты.

— Все это вздор! — возразил Лессинг. — На Марсе живут только греки, римляне и покойный Михаил Никифорович Катков.

— Да ведь он умер! Откуда же он там возьмется? — возразил в свою очередь Краснов.

— По вашей же теории, Марс есть жилище теней и покойников.

— Так я могу там встретить своего Эдуарда? — испугалась Мэри. — Боже!.. А я клялась быть ему верной до смерти…

— Придется, мой друг, из-за тебя еще на дуэли драться на Марсе, — заметил Шведов.

Русаков в этом разговоре не участвовал, так как им при приближении Марса овладело поэтическое настроение и он, запершись у себя в комнате, сочинял стихи. Этим он несказанно изумил своих спутников; все думали, что Русаков по-прежнему занимается математикой, и были сильно поражены, когда Виктор Павлович прочел вдруг целую поэму своего сочинения. Поэма была довольно туманного содержания: в ней говорилось и про любовь, цветы и луну, и про исчисление конечных разностей, упоминался ряд Тэйлора и его остаточный член, говорилось и про терзания сердец двух любящих молодых людей.

— Вот так фортель! — воскликнул Лессинг. — Если бы это Петр Петрович написал, я бы не удивился: мало ли каких штук не выкидывают влюбленные! Но Виктор Павлович, Виктор Павлович…

— Что это вам вздумалось, Виктор Павлович? — спросила Мэри. — Такой великий математик и сочиняет стихи!

— А вот потому-то я и сочинил, что я — математик. Вы думаете, что математик в поэзии ничего не понимает? А я вот вам и хотел доказать, что хороший поэт непременно должен быть математиком, а хороший математик должен уметь писать стихи… Математика и поэзия — это синонимы. И чем поэт остроумнее, тем ему легче дается математика. Сама Ковалевская…

— Позвольте, Виктор Павлович, — возразил Лессинг, — разве мы мало знаем поэтов, которые понятия не имеют о математике!

— То плохие, плохие поэты! Хороший поэт обязательно должен быть геометром. Вот Боккачио…

— Помилуйте, Виктор Павлович! Боккачио не знал математики.

— Не знал, не знал! Что ж из этого? Не знал потому, что не учился. А если бы стал учиться, из него вышел бы первоклассный геометр. В поэзии остроумие так же необходимо, как и в интегральном исчислении. Стихи сочинять — все равно что задачи решать.

— Нельзя сказать, Виктор Павлович, что ваша догадка о том, будто из Боккачио вышел бы ученый, если бы он занимался математикой, особенно остроумна, — заметил Краснов.

Все засмеялись. Разговор о поэзии на этом прекратился.

Прошло еще несколько дней. Теперь Марс казался на расстоянии какой-нибудь версты, хотя действительное его расстояние было еще очень значительно. Размеры его казались огромные. С 28 марта учредили полусуточное дежурство для наблюдения за Марсом. Хотя, по вычислениям, оставалась еще целая неделя пути, однако ввиду возможной погрешности в вычислениях необходимо было быть наготове. Дежурному вменялось в обязанность немедленно привести в действие механизм, который должен был оказать противодействие скорости падения «Галилея» в последний момент и тем спасти судно с его пассажирами от гибели, лишь только корабль вступит в область атмосферы Марса. Начало атмосферы определить легко, так как здесь небесная сфера непременно должна получить какую-нибудь окраску, вероятнее всего голубую, как и на Земле. Пространство же от начала атмосферы до поверхности планеты «Галилей» должен был пролетать даже с уменьшенной скоростью от противодействия снаряда — всего лишь несколько минут.