КГБ и власть

Утром направились на военный полигон, где в лагере, расположившемся под открытым небом и палящим солнцем, скопились тысячи людей, у них не было ни воды, ни пищи. Среди беженцев были и раненые, и роженицы, и старики, и крошечные младенцы. Люди выскочили из домов в чем были: кто в халате, кто в ночной сорочке. Они лишились разом всего: крова, одежды, обустроенной жизни, а главное, доверия к людям, к обществу, к власти. Несчастные беженцы требовали одного: вернуть их на родину, в Грузию.

Не могу не сказать о Н. И. Рыжкове, который в те дни показал себя человеком мужественным, собранным и очень внимательным к людям. Было видно, как переживает он все случившееся, как мучительно ищет выход из положения.

Месхетинцы встретили хорошо. Женщины взяли Рыжкова под руки и повели с собой. По обычаю этого народа, если женщина вводит гостя в дом, его никто не смеет обидеть. Остальные последовали за ними.

Мы долго совещались с оргкомитетом, который создали лидеры месхетинцев. Тяжело было слышать горькие упреки и справедливые требования вернуть их на родину: «До каких пор нас будут гонять по всей стране? Мы пережили уже второе выселение с обжитых земель!»

Окончательно решить проблему возвращения месхетинцев в Грузию никто не мог. Спасая от убийств и погромов, месхетинцев вывозили на территорию Российской Федерации. Помню, как уговаривал их уезжать в Россию Н. И. Рыжков и все остальные члены московской делегации. И многих мы тогда уговорили. Я уверен, что Рыжков надеялся со временем найти понимание у властей Грузии. Однако ферганская трагедия там никого не тронула, не взволновала даже грузинскую интеллигенцию, всегда чутко откликавшуюся на любую несправедливость. Вопрос, по существу, остался открытым.

Мне вспоминается Прибалтика в начале 70-х годов, когда стало ясно, что назревает конфликтная ситуация в Эстонии.

В республике никаких открытых массовых выступлений не было. Если и велись разговоры о том, что Советский Союз в 1940 году оккупировал Прибалтику, всячески подавляя ее культуру и быт, то они шли в основном среди определенно настроенной интеллигенции. А в остальном республика жила спокойной жизнью.

Однако все чаще и чаще стали проявляться тревожные признаки обострения эстонско-русских отношений. На Эстонию работал канал финского телевидения, немало способствовавший разжиганию антирусских настроений. Не стану говорить о том, кто больше виновен во всякого рода неурядицах, но напряжение ощущалось все заметнее. И руководство Эстонии поощряло эти настроения, новые коммунистические лидеры слишком легко стали играть судьбами народа.

Комитет госбезопасности СССР решил внимательно изучить обстановку, выяснить, что на самом деле происходит. К работе были привлечены ученые Академии наук СССР, специалисты социологии, в том числе эстонцы. Проведенный анализ вскрыл множество проблем, показал источники того, что происходило.

Таким источником было явно тенденциозное обособление групп населения по национальному признаку. Начиналось оно с детских садов, которые делились на эстонские и русские, школа строилась по такому же принципу. Даже отдельные предприятия и рабочие коллективы были либо русскоязычные, либо эстонские, в связи с этим возникали осложнения, в Тарту, Таллине, Пярну начались межнациональные конфликты, главным образом в молодежной среде.

Мне довелось встретиться тогда с Первым секретарем ЦК компартии Эстонии Иваном Кэбиным. Сам он был из семьи обрусевших эстонцев, но хотел, чтобы все считали его коренным. Он принял выводы нашей группы, работавшей в республике, сдержанно.

Признаюсь, до беседы с Кэбиным, я встречался с одним из первых руководителей компартии Эстонии — Каротаммом. В 50-е годы он и его соратники были обвинены Сталиным в проведении националистической политики и подверглись гонениям. Каротамму, старому партийному функционеру, удалось уцелеть. Он тяжело переживал ситуацию в Эстонии и двусмысленную политику Кэбина. Именно двусмысленную, ибо, с одной стороны, это было преклонение и заискивание перед Москвой, а с другой — подыгрывание мелким интриганам и националистам.

Наша беседа с Кэбиным больше походила на мой монолог. Собеседник сразу насупился, что-то изредка невнятно бормотал, а в заключение произнес какие-то общие слова о дружбе народов. Хотя совсем не о дружбе шла речь, а о тех, кто ее разрушал, и, в частности, о его, Кэбина, политике.

Ю. В. Андропов решил по итогам нашего исследования направить записку в ЦК КПСС с предложением рассмотреть вопрос о ситуации в Эстонии на заседании Политбюро ЦК КПСС с участием руководителей компартии и правительства Эстонии. Записку одобрили. Но заслушивать руководство Эстонии на Политбюро? Зачем? Разве товарищ Кэбин сам не способен оценить обстановку? Разве он не пользуется достаточным авторитетом в Эстонии? И потом, стоит ли обременять Политбюро вопросами второго плана? Строительство Асуанской плотины в Египте и стадиона в Джакарте — вот где куется по-настоящему дружба народов, а инцидентами в Эстонии пусть занимаются местные партийные органы или, на худой конец, КГБ.