КГБ и власть

Агент неуклюже оправдывался. Заявление его было уже оформлено протоколом, я предложил ему заново изложить всю историю, в новом документе обнаружил противоречия со старым. Стало очевидным, путаница не случайна. Мои уточнения насторожили агента. Он стал просить вернуть ему документ, но при этом обронил фразу: «Сожалею, что вас не интересуют материалы о терроре». Дело приобретало крутой оборот. Мое убеждение в том, что агент врет, окончательно окрепло. Но как избежать его дальнейших провокаций? Он явно угрожал, зная создавшуюся в обществе атмосферу. Попасть в число не желавших бороться с террором никак не хотелось. Решил идти до конца. Затянувшаяся беседа была мучительна и для меня, и для моего собеседника. Вдруг он попросил красный и синий карандаши и захотел еще раз взглянуть на свое старое заявление. Долго что-то в нем подчеркивал. Когда же возвратил мне листок, я прочел: «Все, подчеркнутое синим, — неправда, а красным, — правда». Правдой оказались всего четыре строчки, где он сообщал о встрече с тремя приятелями и как они провели вечер в кафе «Балашиха». Оказалось, заговор против Сталина — сплошной вымысел.

— Теперь вы, вероятно, напишете заявление о том, будто я вынудил вас отказаться от прежних слов! — сказал я, а сам подумал: «А заявление это попадет к Рюмину!»

— Нет, клянусь вам, я этого не сделаю! — взмолился он.

— В таком случае вас могут обвинить в том, что вы дали ложные показания, — честно предупредил я его.

На этом наш разговор закончился, и я отправился к начальству, чтобы посоветоваться, что делать: привлечь человека за дачу ложных показаний или отпустить. Ни один из моих начальников не желал взять на себя ответственность, и под разными предлогами все постарались уклониться от решения вопроса. Только начальник управления А. П. Вызов, старый коммунист и опытный чекист, много повидавший на своем веку, сказал мне прямо:

— С этим заявлением ты попал в сложную ситуацию. Возбуждать дело о ложных показаниях нельзя, этот человек снова начнет нас обвинять в попустительстве террору. Если же ты его отпустишь, он может написать и во второй раз точно такое же заявление, и тогда тебе придется туго. Выбора нет, бери на себя все дело и жди, чем оно закончится.

Я сам прекрасно понимал, в какую историю попал. Решил отпустить агента, надеясь, что во второй раз он не решится на такую же ложь, хотя твердой уверенности не было.

Нетрудно представить, сколько я пережил, каждый день ожидая самого худшего. Очень тяжело было носить все это в себе, ведь такими вещами не поделишься ни на работе, ни дома. К счастью, больше никаких заявлений от агента не поступало, а первые два канули в Лету…

И однако на душе легче не стало. Трудно было осмыслить, как сотрудник госбезопасности, пусть даже нештатный, мог пойти на такую провокацию! Безусловно, он учел общую обстановку и решил ею вое-пользоваться, наверняка знал он и о решении Политбюро, определившем основное направление: беспощадно бороться с терроризмом. А если террористов не нашлось, можно без всякого риска выдумать их — беспроигрышная лотерея.

Когда я допрашивал агента, казалось бы, являлся хозяином положения, мог даже поставить вопрос о его аресте, и все же в своих руках держал меня он. Не преступник боялся меня, а я опасался очередной его подлости.

Рюмин наверняка поддержал бы такого человека, принял его версию, ибо чем больше врагов разоблачено, тем выше показатели собственной работы. Тем более в данном случае источник информации не вызывает подозрений — давний агент органов безопасности и вопрос стоит очень остро: враги замахнулись на самого Сталина!

Что толкнуло информатора на обман? Совершенно очевидно, он действовал не ради карьеры. Задумываясь над природой такого явления, как провокаторство, прихожу к выводу, подобного рода «добровольцев» порождала атмосфера, царившая в обществе.

Не стал бы упоминать об этом эпизоде, будь он единственным в моей практике. По такой схеме часто привлекали к ответственности невинных людей. В подобных обстоятельствах самый честный следователь иногда был бессилен, не говоря о тех, кто холуйски старался угодить начальству, строил карьеру или действовал из чувства мести.

Этот случай показал мне, как низко может пасть человек, и подумалось, что не лишены основания утверждения, будто такие провокации — не редкость в практике КГБ, а явление и в самом деле опасное. На всю жизнь твердо усвоил правило: чекист не должен принимать на веру никаких обвинений и никаких оправданий.

Вспоминается еще один случай. Из алтайского управления МГБ сообщили, что местный агент подготовил важное сообщение для Москвы. Мне было поручено встретиться с ним.