КГБ и власть

Наша извечная секретность привела в данном случае к тяжелым последствиям. Протоколы 1939 года необходимо было опубликовать и обсудить в печати хотя бы в шестидесятых годах. Я часто задавал себе вопрос: знал ли о наличии у нас протоколов Андропов и о том, что их прячут в архивах ЦК? Беру на себя смелость утверждать: он ничего о них не ведал. Мне просто не верится, что, очень хорошо зная Прибалтику, Андропов не понимал истинного значения своевременного обнародования протоколов.

Впрочем, суть не только в протоколах. Дело в том, что, начиная перестройку, мы не нашли способа сохранить Союз. Развал СССР начался с Прибалтики. Наше руководство только делало вид, будто оно всерьез озабочено ростом сепаратизма в Латвии, Эстонии и Литве. Выход республик из состава СССР Горбачевым и его командой был предрешен. Мы фактически бросили на произвол судьбы те здоровые силы, которые отчетливо видели опасность отделения Прибалтики, хотя официально постоянно заявляли об их поддержке, формально слушая выступления представителей этих республик на пленумах и съездах партии. Наши лидеры играли в ту же игру, что и руководители компартий соцстран, только вина советского руководства неизмеримо больше — ведь СССР служил примером для народов тех стран Восточной Европы, которые двинулись вслед за нами по пути строительства социализма.

СЕКРЕТНОСТЬ И ПЕРЕСТРАХОВКА

ПОЗНАЛ Я И ГОРЕЧЬ ПРЕДАТЕЛЬСТВА. В 1964 году из Женевы не вернулся на Родину заместитель начальника отдела Главного управления контрразведки Юрий Носенко.

Это был типичный представитель «золотой молодежи». Сын министра судостроения СССР, чей прах покоится в Кремлевской стене, Носенко позволял себе то, чего не мог допустить обычный офицер, не надеющийся на защиту и влияние именитых родственников. Человек он был компанейский, не кичился своим положением, но позволял себе некоторые вольности. Вокруг него сложилась компания сверстников, кое-кто попросту присосался к Юрию, дабы извлечь для себя выгоду. Носенко не был тщеславным, многим помогал, но «тень отца», безусловно, оказывала влияние на его карьеру. У меня с ним были обычные отношения — никакой зависимости или подобострастия — и он, по-моему, это ценил.

В конце 1963 года Носенко уезжал в командировку в Женеву с серьезным оперативным заданием.

Отдел, где он работал, находился в моем подчинении. За день до отъезда Носенко заходил ко мне, советовался, поделился горем — у него тяжело болела дочь — и сказал, что надеется приобрести для нее в Женеве нужные лекарства (потом этой фразой о лекарствах те, кому было поручено расследовать дело, пытались обвинить наших сотрудников, якобы они используют поездки за границу в личных целях).

Одним словом, мы расстались с Носенко как добрые коллеги.

Почему Носенко стал «невозвращенцем»? Безусловно, более близкие ему люди доподлинно знают это. Я же до сих пор убежден, что он попал в какую-то сложную, возможно, специально подстроенную ситуацию и не выдержал. Конечно, не исключено, что он заранее обдумал свой шаг, только душа моя этого не принимала, я знал, как любил Юрий дочь, как тяжело переживал ее болезнь. Не мог он вот так просто бросить ее, бросить семью. А возможно, ему пригрозили, что убьют, у меня для такого вывода были основания.

У Носенко сложились хорошие отношения с начальником контрразведки О. М. Грибановым, который собирался через два дня приехать в Женеву, где они должны были встретиться. Если бы Носенко заранее все спланировал, западным спецслужбам ничего не стоило устроить Грибанову ловушку и таким образом заполучить начальника советской контрразведки. Уж они бы такого случая не упустили! Однако Носенко сбежал за два дня до приезда Грибанова, и это заставляло думать, что, по-видимому, здесь все не так-то просто.

Как бы там ни было, но это, бесспорно, был успех западных спецслужб. Акт измены совершен, что немедленно отразилось на нашей работе: Носенко назвал людей, которые сотрудничали с нами, раскрыл некоторые методы нашей работы.

Мы тяжело переживали предательство. Началось расследование. Грибанова сняли с работы, многие из сотрудников получили взыскания. Вроде бы заслуженно… Да, тогда я считал, что это наказание мы заслужили, хотя и не покидала мысль: почему за проступок одного несли ответственность так много людей? и нередко ответственность суровую, ломавшую жизнь. Впрочем, подобная практика была принята не только у нас, в органах безопасности, таково было непреложное правило, неписаный закон всей жизни нашего общества.

Если на заводе, где работают сорок тысяч человек, какой-то рабочий получал травму, к ответственности привлекались и инженер по технике безопасности, и мастер, и начальник цеха. Происшествие не проходило даром и для директора завода.

* * *